Блоги

 

Павел Антокольский – один из главных персонажей

«Повести о Сонечке» Марины Цветаевой

                                                                                              Нина Новосельцова, 

                                                                 Музей Анастасии Цветаевой, Павлодар

 

                                                     "Инфанта, знай, я на любой костёр готов взойти..."

                                                                                                    П. Антокольский.

         Я считаю, что " Повесть о Сонечке" Марины Цветаевой – один из лучших образцов прозы ХХ века в мировой литературе. Как писала цветаевед  Анна Саакянц, это самая большая и самая романтическая проза Марины Цветаевой. Написана она в 1937 году, а первая часть была опубликована в советской печати лишь в 1976 году в журнале "Новый мир". Вторая часть вышла спустя три с половиной года в этом же журнале.

     За рубежом это произведение впервые увидело свет в сборнике «Неизданные письма» в Париже 1972 году. В СССР попал он в небольшом количестве. Анастасия Ивановна Цветаева была знакома с ним, о чём свидетельствует черновик её дарственной надписи на томе, адресованном "Страннику", под этим псевдонимом писал Дмитрий Шаховской.

     События в "Повести о Сонечке" происходят в тяжелейшие для России революционные и послереволюционные годы. Но, несмотря на безденежье, голод, холод (мебель ушла на дрова), трагические дни в жизни Марины Цветаевой, она переживает высший творческий взлёт. В это время, когда быта не осталось, остались только любовь и смерть. Про любовь и смерть пишет Марина Цветаева в "Повести о Сонечке". Как жанр эта повесть традиционной не является. Произведение соединяет в себе черты мемуаров, лирической прозы и эссе.

    Первая часть "Повести о Сонечке" называется " Павлик и Юра". Осенью 1917 года Марина Цветаева впервые услышала стихи и отрывок из пьесы "Кукла Инфанты", автором которых был поэт Павел Антокольский.

Встреча с самим молодым поэтом и артистом Павликом Антокольским "была вроде землетрясения". "Заливаясь стихами и речами...", они продолжили первое знакомство. Впервые Марина увидела Павлика "в гимназическом, с пуговицами, что ещё больше усиливало его сходство с Пушкиным-лицеистом… Маленький Пушкин, только черноглазый: Пушкин-легенды". Маленький, юркий, курчавый.

    Для Павлика дружба с Мариной Цветаевой была важна для познаний в области поэзии, для Марины это увлечение театром и написание пьес для Третьей студии Евгения Вахтангова. Их творческий союз Павлик называл: "Сидеть в облаках и править миром".

   Павлик любит своего друга Юрия З. и рассказывает о нём Марине. Однажды привёл его и сказал: " А вот это, Марина, мой друг - Юра З."  Марина посвятила им стихи.

"Спят, не разнимая рук -

С братом - брат, с другом - друг...

Я укутала их в плед,

Полюбила их навеки..."

     Год спустя, после написания пьесы "Метель" в декабре 1918 года, Марина читает её студийцам Третьей студии и, главное, их руководителю Вахтангову. По окончании Павлик говорит: "А это, Марина, - Софья Евгеньевна Голлидэй", в которой узнавалась «Павликина Инфанта»! Маленькая девочка "с двумя чёрными косами, с двумя огромными чёрными глазами, с пылающими щеками". Между Мариной и Сонечкой вспыхнула обоюдная любовь.

   Цветаева влюблена в Завадского, и Сонечка влюблена в него, и то, что он обоих их не оценил, их сближает. Актёрская среда необычная, люди искусства очень сложные, даже если они бездарны, влюблены в свой талант, наверное, они выносимы только во времена революции. Революция и любовь! Марина восхищается Вахтанговым, для него искусство выше жизни.

   Марина Цветаева опекает Сонечку, старается ей помочь разными способами. Сонечка умиляет, употребляет ласкательные суффиксы, но она и отважная, бросается на защиту Марины от квартирантов-поляков. Маленькая девочка в кресле, рассеянно мечтает. Она много читает, но это дамские романы, начитанность её поверхностная. Марину это не раздражает, а умиляет. Цветаева любила написанную Сонечку. Она любила её, как время, как место, как память о себе. Цветаеву тянет к актерам - в мире, где все обманывают, их ложь кажется не такой большой.

     Это была привязанность к тому, кому ты нужен, она была жизненно необходима, у Сонечки не было мужчины, старшего защитника, чтобы её спасать, её защищать. У Сонечки есть мать, две сестры-красавицы, о которых она заботилась…

    Вторая часть повести называется " Володя". Павлик Антокольский целый год говорил Марине: " А есть у нас в Студии такой замечательный человек - Володя А."..., "Володя  - красавец... Не такой, как Юра, конечно, то есть такой же, но не такой". Первая встреча Марины с  Володей Алексеевым произошла зимой 1918- 1919 года, ему было 20 лет. Он стал её другом. Марина стала его звать Володечка, а он её - Марина Ивановна.

  Володя, как и Цветаева, любил старинные вещи, у него был серебряный перстень- печатка, который он перед отъездом подарил Марине. Володя Алексеев, как все студийцы, был учеником Стаховича. Провожая его в последний путь, он шел, как старший, любимый внук.

    Марина как-то подарила Юрию Завадскому серебряный китайский перстень, а Павлику - немецкий чугунный с золотом. Спустя некоторое время Павлик пришел без кольца, сказал, что женится и отдал его распилить и сделать два. Марина с Павликом стали видеться реже…

   К Новому 1919 году Марина Цветаева, всем троим вместе: Павлику, Юрию и Володе написала стихотворение, в благодарность 1 января 1919 года Володя принес Марине "свою пиштоль".

   29 апреля 1922 года, за час до отъезда за границу Марины Цветаевой с дочерью Алей, пришел Павлик Антокольский попрощаться с ними и проговорил : " Марина, я бесконечно жалею о каждой минуте этих лет, проведенных не с вами...". Следующая их встреча состоялась за границей, Марина была с двухлетним сыном, а Павлик Антокольский приехал в Париж со студией Вахтангова.

   По просьбе Марины Цветаевой, Аля находит следы актрисы Софьи Евгеньевны Голлидэй, она живёт в провинции и играет в театре. Летом 1934 года она умерла от рака. Сестра её, которая ухаживала за Софьей Евгеньевной, рассказывала Але: " Она так часто вспоминала вашу маму, так часто рассказывала нам про неё, так часто читала её стихи. Нет, она никогда, никогда её не забывала". Соню сожгли. " Инфанта, знай: я на любой костер готов взойти..." Наоборот сбылись эти строки Павла Антокольского.

"...Лишь только бы мне знать, что будут на меня глядеть -

Твои глаза..."

     «Повесть о Сонечке» ― последняя большая проза Марины Цветаевой. Дмитрий Быков считает, что «Повесть о Сонечке» ― «это еще и завещание».

     В этом году исполняется 125 лет со дня рождения Павла Григорьевича Антокольского, одного из главных персонажей "Повести о Сонечке". А в повести Марины Цветаевой они все по-прежнему живы, молоды и талантливы…

 

                                                                               

 Л.С. Прохорова,

Музей Анастасии Цветаевой, Павлодар

          Воспоминания А.И. Цветаевой

               о Павле Антокольском

Воспоминания А.И. Цветаевой о П.Г. Антокольском вошли в её книгу «Неисчерпаемое» (М., «Отечество», 1992). В фондах павлодарского музея Анастасии Цветаевой находится экземпляр этой книги с дарственной надписью писательницы невестке Нине (26.XI.92). А. Цветаева сравнивает свою книгу с букетом полевых цветов – по результатам содержания.

Безусловно, одним из ярких цветов этого букета является образ Павла Антокольского, воссозданный А. Цветаевой «языком сердца». Очерк о нём называется «Мои воспоминания о Павлике Антокольском».

«Павлик!» - именно так называла Анастасии Ивановне поэта её сестра Марина, когда они после долгой разлуки встретились в Москве, в Борисоглебском в мае 1921 года.

Сёстры проговорили всю ночь. Во время Гражданской войны Анастасия была в Крыму, Марина – в Москве. Письма не шли, сёстры ничего друг о друге не знали, а в жизни обеих произошло много страшных трагедий, прежде всего, это потеря детей.

Вот на этом фоне тяжкого пережитого и прозвучало впервые для Анастасии имя Павлика Антокольского, друга Марины, поэта.

«И её тон о нём, тон признания его необычайности, его мужества, его таланта, тон восхищения романтизмом его поэзии, звучит во мне до сих пор», - вспоминает А. Цветаева. Знакомство А. Цветаевой и П. Антокольского произошло позднее…

В своём очерке А. Цветаева ярко описывает мощь, с которой Павел читал свои и Маринины стихи: «Как забыть невысокую лёгкую фигуру Павлика  на эстраде, в позе почти полёта…

Как забыть его пламенные интонации… Его особенный жест, изнутри тела идущий».

Зарождается «ток высокого напряжения». «Затем – сборники стихов его. Помощь в переводческих и литературных кругах. Годы шли. Семья с веками благословенным уютом… Арбат… Маленький сын Вова, дочка постарше.

После возвращения и ссылки А. Цветаева встретила Павла в семье Каган, он был неузнаваемый, постаревший, но глаза его были прежними. После ухода Антокольского Анастасии Ивановне дали прочесть его поэму «Сын».

«По России она пролетела, как стон, стон всех отцов, всех матерей, вслед погибшему мальчику – прямо со школьной скамьи – под снаряд…»

«Тот самый Вова, игравший под кровом семьи… в нашу молодость»

И, как всегда, Павел был действенным другом, помогал в публикации произведений А. Цветаевой, высоко оценивая главы «Воспоминаний» - «Детство» и «Отрочество».

Очень благодарна была Анастасия Ивановна Антокольскому за его статью о Марине.

Встречи были редкими, но год за годом шла переписка. В очерке А. Цветаева приводит фрагменты нескольких писем (за 1966, 1977 гг). Дружба навек.

Когда умерла вторая жена Павла Григорьевича Зоя Баженова, он, по выражению А. Цветаевой, «рухнул». Началось доживание, но когда Павел читал стихи – он был молод! Стан его выпрямлялся, глаза сверкали, голос гремел…

Завершается очерк сценой прощания с поэтом. А. Цветаева в почётном карауле. Последний долг другу. Провожают Павлика в последний путь под пение Козловского строками Лермонтова:

Выхожу один я на дорогу,

Сквозь туман кремнистый путь блестит.

Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу.

И звезда с звездою говорит.

Анастасии Ивановне вспоминаются стихи Евгении Куниной:

«А нам остаётся

Утраты таинственный труд».

 

     О.Н. Григорьева,

   Музей Анастасии Цветаевой, Павлодар

 

                               

              «Далеко это было где-то…»

Эта книга, в которую вошли стихи, пьесы и автобиографическая повесть Павла Григорьевича Антокольского, была издана московским Домом-музеем Марины Цветаевой в 2010 году. Это итог многолетней работы с архивом писателя его внука Андрея Тоома и супруги внука – Анны Тоом.

Без преувеличения можно сказать, что когда эта книга появилась и была прочитана заинтересованными читателями, они открыли для себя нового, неизвестного Антокольского. К примеру, в разделе «Стихи» опубликованы не только хорошо известные стихотворения поэта, но и более двухсот неизвестных, по большой части принадлежащих к раннему периоду его творчества (1915-1919 гг). И многие из них по праву могли бы стать классикой русской поэзии… Приведу лишь одно:

Оттого, что пустынно на каменной площади рока,

Оттого, что я встретил лишь тень, а до Бога высоко.

Оттого, что я сам своего объезжаю коня,

Оттого, что собачий кортеж провожает меня,

Оттого, что мне странно, что младость уходит навеки,

Помолись обо мне, собеседнике и человеке.

Осень 1916-1917

Понятно, что многие ранние стихи Антокольского, особенно стихотворения 1917 года, не могли быть опубликовано в годы советской власти по политическим причинам: «Город, как пьяный царевич, играет / Черепом злого шута…» Или стихотворение, посвящённое Александру Керенскому: «…Это ветер на отмели Невской./ Это злой и святой Достоевский./ Выходи же, Керенский, на смотр./ Ты нам меч. Ты нам Спас. Ты нам Пётр.»

Но причина того, что ранние стихи Антокольского увидели свет так поздно, была не только политической. Составители и авторы предисловия книги Тоомы видят эту причину и в необыкновенной требовательности автора к своим стихам. Он начал писать в одно время с Ахматовой, Пастернаком, Мандельштамом, Цветаевой, Маяковским. «В сравнении с их стихами его собственные казались ему беспомощными, и он считал их не заслуживающими публикации. Такая взыскательность к себе, конечно, - достоинство, но всё же его самовосприятие не было вполне адекватным. Ведь распознала же в нём поэта Марина Цветаева: в нём, почти мальчишке, и по одному только стихотворению распознала, а уж как была строга, как требовательна и к себе, и к другим!..»

Не публиковались, да и не могли быть опубликованы многие стихи Антокольского, пронзительные и искренние, написанные в 50-60-е годы… Никак не вписывались они в русло официальной советской литературы.

Как они бесприютны, угрюмы, понуры,

Как невесело щурятся навеселе,

Слесаря, столяры, маляры, штукатуры

 В самом сердце страны, в подмосковном селе…

Впервые опубликованы в книге две пьесы Антокольского – «Кукла инфанты» и «Кот в сапогах, или Обручение во сне». Для студии Вахтангова, в которой Антокольский работал как актёр, а затем и в качестве режиссёра и заведующего литературной частью, он написал три пьесы. Только одна из них – «Пожар в театре», была опубликована в 70-х годах в его четырёхтомном собрании сочинений.

В фондах московского музея Марины Цветаевой хранится автограф автобиографической повести Антокольского «Мои записки». Это самое большое прозаическое произведение, когда-либо автором созданное. Повесть тоже впервые полностью увидела свет в книге «Далеко это было где-то…»

В ней описываются события жизни поэта с 1914 по март 1942 года. Написанная искренне, эмоционально, талантливо, эта повесть – бесценное свидетельство времени, незабываемые портреты людей, окружавших Антокольского. Одна из глав посвящена Марине Ивановне Цветаевой (но об этих страницах книги разговор особый).

Книга интересна рисунками Антокольского и друга его юности Юрия Завадского; редкими фотографиями, большая часть которых также ранее не публиковалась.

Сборник  П. Антокольского «Далеко это было где-то…» был и остаётся на сегодняшний день единственным изданием, включающим практические всё неопубликованное наследие поэта. От имени всех участников нашей конференции хочется сказать слова благодарности Андрею и Анне Тоомам за ту огромную работу, которую проделали они для сохранения и изучения памяти замечательного поэта Павла Григорьвича Антокольского. Как замечательно, что сбылись строки поэта о потомках из стихотворения «Я рассказал»:

…Я рассказал о том, как человек

Растёт из глины, музыки и муки,

Как по следам его далёких вех

Проходят любознательные внуки.

Внук П.Г. Антокольского Андрей Леонович Тоом-Антокольский (р.1942) – профессор, доктор математики, исследователь, педагог, является хранителем семейного архива и публикатором литературного наследия своего деда.

 О Марине Цветаевой в книге П. Антокольского «Далеко это было где-то…»

Знакомство Марины Цветаевой с творчеством Павла Антокольского началось со стихотворения «Так вот она, о Ком мечтали деды…» В издании «Четыре жизни. Хроника трудов и дней Павла Антокольского» (1978 г.) оно было опубликовано под заголовком «Свобода», а в книге «Далеко это было где-то…» печатается по автографу автора.

Итак, 3 ноября 1917 года на рассвете Марина Цветаева приехала в Москву и в тот же вечер выехала обратно в Крым вместе с мужем и его товарищем, однополчанином  С.И. Гольцевым  (Е.Б. Коркина «ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА М.И. ЦВЕТАЕВОЙ», Часть I, 1892–1922, Москва, Дом-музей Марины Цветаевой, 2012). Сергей Гольцев читал в вагоне стихи молодого поэта Павла Антокольского, и эти стихи Марине Ивановне понравились. Это было стихотворение «Так вот она, о Ком мечтали деды…», посвящённое княгине Е.П. Тархановой, написанное 17-летним Антокольским весной 1917 года.

Сергей Гольцев был и другом Антокольского, актёром студии Вахтангова в первые годы её существования. В начале гражданской войны Гольцев ушёл в Белую армию и вскоре погиб в сражении, в возрасте 22-х лет… Одно из стихотворений Антокольского 1918 года посвящено Сергею Гольцеву, оно опубликовано в книге «Далеко это было где-то…» впервые:

…Запылала степь, сухим огнём пошла.

Степью рать двадцатилетних полегла.

Мы живём. Нам тоже скоро умереть.

Надо только доиграть и догореть.

Падаль конскую на ужин разогреть.

Гольцев! Слышите, как стелется метель –

Белой армии стовёрстная постель?..

О своём личном знакомстве с Мариной Цветаевой Антокольский подробно рассказывает в своей автобиографической повести «Мои записки». Это бесценные наблюдения очевидца, детали, дополняющие облик поэта, особенности творчества Цветаевой. Не удержусь от нескольких цитат. Вот Антокольский описывает квартиру Марины в Борисоглебском:

«…Я перевидал их многое множество на своём веку, но комнаты Марины не забуду никогда. Она была воплощением неблагополучия, неустройства, полного презрения к хозяйству, к быту. Всё вверх дном, в беспорядке, в забросе, как будто это старая корабельная каюта, пережившая двенадцатибалльный шторм».

Очень точные наблюдения о творчестве: «Стихи Марины в то время представляли собой поэтический дневник, который она вела непрерывно, изо дня в день. Всё, что она думала и чувствовала, противоречивое, смутное, бесформенное, глубоко личное или общезначимое, - всё это немедленно, по горячим следам превращалось в короткие стихи. Она жила только для того, чтобы писать стихи».

«…Крылатое и лёгкое шло от Марины. Пушкинской «внутренней свободой» полно было её существо. Она всегда была в устремлении, в душевном порыве – бессонная, смелая, по-настоящему она любила даже не себя, а свою речь, своё слово. Но и чужое слово она любила вполне бескорыстно и готова была трубить в честь чужой славы день и ночь».

Интересно описание внешности. На фотографиях М. Цветаева – очень симпатичная женщина. А Антокольский пишет: «Марина была рослая, некрасивая женщина с открытым, скуластым русским лицом, стриженная по-курсистски, с ровной чёлкой на лбу. Она шагала по улице широкими мужскими шагами. Через плечо у неё висел охотничий патронташ, набитый папиросами…»

Размышляя о последних годах жизни Цветаевой, Антокольский пишет: «…Я понял, что жизнь Марины – несмотря на её ужасный конец – никогда не была и не могла быть несчастной. Она прожила свою жизнь вольно, как сама хотела, в безостановочном движении, радуясь тому, что всегда вокруг люди, которых она так умела идеализировать, создавая их портреты по своему образу и подобию. Многое тяжёлое обрушилось на неё в последние годы её жизни: утрата мужа и дочери, полное одиночество в эмиграции, нерадостный возврат в Москву. Но всё это ничего не значило, всё переломил бы, переработал её вольный характер, её творческий дар. И если в тот чёрный час она покончила с собой, значит действительно рядом с нею не нашлось ни одного человеческого лица, не было русской речи…»

Об этой загадке ухода и о бессмертии поэта Антокольский пишет и в стихотворении «Марина» (12 января 1961 г.).

Публикуются в книге ещё два стихотворения, посвящённые Марине Цветаевой. Одно без названия, датированное 1918 годом:

Пусть варвары господствуют в столице

И во дворцах разбиты зеркала, -

Доверил я шифрованной странице

Твой старый герб девический – орла.

Второе, написанное в 1976 году, с эпиграфом из стихотворения Марины Цветаевой, посвящённого Антокольскому: «Дарю тебе железное кольцо». На склоне дней Павел Григорьевич вновь вспоминает Марину и горько размышляет: «Где ж они – «бессонница, восторг,/ Безнадежность», данные Мариной?/ Угодил я в старость, как в острог,/ Иль сгорел в горячке малярийной…»

     И бессонницы, и восторг, и бессмертные строки поэтов остаются в сердцах читателей.

 

 

 

 

 

 

Анастасия Васильева, ученица 9 класса

 КГУ «Общеобразовательная средняя школа №1» отдела образования Железинского района, управления образования Павлодарской области

(Руководитель: Брулевич Елена Витальевна)

 

Стихотворение «Марина» Павла Антокольского

                 «Ты шла по тучам и по гребням скал…»

 Порой изучая авторов: их биографию, творчество, жизненные неурядицы, мы забываем о важном – о дружеских отношениях, которые иногда способны напрямую влиять на творения того или иного автора.

Вот и для меня стало открытием, что у Марины и Анастасии Цветаевой была крепкая дружба с поэтом, замечательным  человеком Павлом Антокольским.

П. Антокольский  и М. Цветаева были знакомы с самой молодости. Они любили, мечтали, бывали в Крыму, жили полной жизнью. Наверное, Марина была для Антокольского ни столько поэтом, сколько именно соратником. Ее стихи он начал по-настоящему ценить ближе к военному времени.

Чтобы понять, насколько была крепка связь двух друзей, можно прочитать воспоминания П. Антокольского, которые более чем подробно описывают Марину как человека. Но, я думаю, ничто другое как стихотворение, посвященное Марине Ивановне, не может передать той жалости и любви, которую испытывал Павел Григорьевич к своему современнику и товарищу.

Стихотворение «Марина», написанное в 1961 году, т.е. спустя 20 лет после смерти великой русской поэтессы, напоминает увлекательную легенду. Антокольский, сидя на берегу моря, будто увидел в облаках Марину – ту самую Марину, которую когда-то знал. Он называет ее «подругой ранней», словно напоминая себе и ей о тех временах, когда они только начали создавать свой дружеский тандем.

Марина идет по облакам… Здесь автор показывает весь жизненный путь поэтессы. «Ты шла по тучам и по гребням скал» - строчка, передающая трудность дороги, по которой пришлось Марине испытать и прожить свою судьбу. Ни для кого не секрет, как тяжел был жизненный путь, его действительно можно сравнить с «гребнями скал». Путь этот спал только «только дым, зеленый и багряный».  Я думаю, дым этот олицетворяет собой Родину, любовь к которой спасла почти каждого писателя и поэта. В стихотворении упоминается эмигрантский путь Марины Ивановны, который длился долгие годы, и оставил огромный след в ее творчестве. Крым, дочь, муж, сестра – все это призывает увидеть автор свою героиню. Он словно хочет, чтобы Цветаева ожила, но она покидает его, едва усмехнувшись.

Стихотворение затронула струны моей души. Настолько проникновенно Павел Антокольский описал образ и жизнь Марины в своих строках, что я ясно представила себе ни поэта, ни творца своих произведений, а просто женщину с тяжелой судьбой, которая прошла тернистый путь.

Я искренне считаю, что на уроках русской литературы нужно обязательно изучать именно воспоминания современников авторов, стихотворения, посвященные авторам: это гораздо лучше дает понять суть человеческой души и пути, пройденного писателем.

                                          ***

 

 

Владимира  Трушина,

студентка Павлодарского педагогического университета

 

Основные мотивы лирики Павла Антокольского

 Советский поэт Павел Григорьевич Антокольский прожил долгую и очень интересную жизнь. Его стихотворения – это живой, талантливый рассказ о переживаниях поэта, о жизни страны, о его размышлениях. Стремясь охватить, раскрыть поэтическое чудо, будь то отдельное произведение или всё творчество поэта в его целостности, Антокольский редко останавливался на отдельных аспектах этого чуда, будь то язык или особенности стихотворения.

Печататься Антокольский начал в 1918 г., первую книгу стихотворений издал в 1922 г. Уже первые его работы предсказывали будущие поэтические темы, образы и мотивы.

Мотив в лирике – это «минимальная единица внутреннего движения, составляющая процесса формирования, развёртывания и развития персонифицированного или неопределённо-личного переживания»[1].

Основным мотивом первых работ П. Антокольского была любовь к театру, которую он пронёс через всю свою жизнь, потому как увлечение театром у писателя появилось ещё в старших классах школы и стало его вторым призванием, не менее серьёзным и сильным, чем поэзия. «Природный дар красноречия. Развитый общением, трибуной, частым чтением стихов. Собеседованиями на темы поэзии и театра. Ещё более – самим театром», – вспоминал о нём Лев Озеров [2].

 В стихотворениях «Театральный разъезд», «Лондон 1666», «Гамлет», «Девятая симфония» образы театра выходят на первый план и определяют подход к жизни, который предстаёт перед нами как колоссальный театр страстей, а персонажи похожи на актёров. Революция представлялась Антокольскому «Театром Мирового Сражения», а вместе с тем театральность, зрелищность и декоративность не мешали ему передавать в своих стихах реальную поступь истории.

В 1927 г. Антокольский выпустил «Третью книгу», в которой  началась  другая важнейшая тема поэта – любовная, неизменным адресатом которой, станет Зоя Бажанова, в те годы молодая актриса Вахтанговского театра. Павел Григорьевич познакомился с ней в дни первой заграничной поездки. Она стала его женой, его другом, его музой: «Это ты, моя сила и слава моя. Это ты, моя Зоя Бажанова»[3].  Лучшие из стихотворений, посвящённых Зое, читались и почитались в тихоновском «уголке Антокольского».

Всё кончено. Но нет конца – концу.

Нет и начала нашему началу.

Но как тебе сегодня не к лицу,

Что ты вчера навеки замолчала[3].

После кончины Зои Константиновны он завершил этот цикл поэмой «Зоя Бажанова», в которой рассказал её биографию.

В конце 1930-х гг. в творчестве поэта можно проследить приближение мировой трагедии. Стихотворение, написанное в самый канун войны, – «Июнь сорок первого года» (впоследствии оно было названо поэтом «Накануне») проникнуто острым предчувствием беды, уже стоящей у ворот страны.

В книге «Запад» он выступил как своего рода поэт-пророк и художник-обличитель. Главный мотив книги – ощущение приближающейся грозы-возмездия, катастрофы, гибели. Таковы стихотворения «Стокгольм», «Белая ночь», «Камень», «Ночной разговор», «Гроза в Тиргартене».

В годы войны  П. Антокольский  много пишет. «Полгода» (1942), «Железо и огонь» (1942), «Сын» (1943), «Третья книга войны» (1946) – таковы названия книг, которые включают почти всё написанное поэтом в военную пору.

Особенно много произведений поэт создавал в первые месяцы войны. Его по-прежнему воодушевляло издавна присущее ему чувство истории. Одно из первых его стихотворений военного времени так и озаглавлено – «Страница новой истории».

Большинство из написанного в то время –  это стихотворения, а не просто стихотворные отклики на войну, какие во множестве писались в те годы.  Писатель включал в свой арсенал всё новые виды поэтического оружия. «Черноморская баллада», «Послание в Ленинград», «Русская сказка», «Волчий вальс», «Письма в Среднюю Азию», «Баллада о парне из гитлеровской дивизии» «Великая Германия» – уже одни названия этих стихов показывают, что их автор стремился использовать все поэтические жанры, заботился не только о том, чтобы поскорее откликнуться на события, но и о том, чтобы эти отклики становились фактами поэзии.

Свою первую книгу, вышедшую во время войны «Полгода» Антокольский открыл стихотворением «Мой сын». Провожая единственного сына в армию, поэт напутствовал его: «Лети. Будь счастлив. Если бы ты не был Самим собою, – я не мог бы жить»[4]. Во второй книге  «Железо и огонь» есть адресованные сыну «Письма в Среднюю Азию»: «Сын. Комсомолец. Школьник. Человек. Вступаешь ты в железный грозный век...» [4]. Но этим письмам не суждено было дойти до адресата. В той самой книжке, куда они вошли, на титульном листе появилось посвящение, вставленное в последнюю минуту: «Светлой памяти моего сына младшего лейтенанта Владимира Павловича Антокольского» [4].

Павел Антокольский настойчивее, чем многие его современники, обращался к истории. Поэт настаивал, что «история – это жизнь, она «живёт» в настоящем, разыгрывается в душах современников»[5]. Современники писателя вспоминали, что поэту всегда было свойственно острое чувство истории, интерес к её переломным эпохам. «Сегодня, когда мне больше шестидесяти, – писал П. Антокольский в 1958 году, –я так же страстно люблю историю, как любил её двадцатилетним юношей, накануне Октябрьской грозы»[5].

Павел Григорьевич Антокольский не дожил три месяца до 83 лет. Один из его учеников  писал о нём: «Он не играет в сильную личность, пророка или судью. Он всегда весело играет словом. Он весь раскрывается в слове. Оно – его жизнь, его боль и радость. Но он не игрушка словесной стихии. Он мастер. Он умело управляет цепными реакциями поэтической речи. Он умеет и в самом эксперименте сохранить истинный накал чувств. Он всё умеет в поэзии» [6]. 

Таким образом, задачей поэта становилось восстановление и сохранение исторической памяти во всей её глубине и разнообразии. Этой цели служат не только поэмы П. Антокольского, но и  его  лирика.

 

Список литературы:

1. Розенталь Д.Э., Теленкова М.А – Словарь-справочник лингвистических терминов. Пособие для учителей. – М.: Просвещение, 1976.

2. Антокольский Павел Григорьевич / Л. А. Озеров // Русские писатели 20 века: биографический словарь / составитель П.А. Николаев. – М.: Большая Рос. энцикл.: Рандеву-АМ, 2000. – С.36-37.

3. Третья книга: Стихи. – М.: Московский цех поэтов, 1927. (тип. «Красная Пресня»). – 47 с.

4.  Антокольский П.// Собр. соч. в 4-х т. – М., 1971-1973. – Т. 4. – С. 134.

5. Павел Григорьевич Антокольский // Русские писатели, XX век: биобиблиографический словарь: в 2 ч. / редколлегия: Н. А. Грознова [и др.]; под ред. Н.Н. Скатова. – М.: Просвещение, 1998. – Ч. 1. – С. 75–77.

6. Литературный форум «Я памятник себе воздвиг нерукотворный» «Социалистический реализм (ХХ в)»[Электронный ресурс].Режим доступа: https://soyuz-pisatelei.ru/forum/51-638-1

Т.С. Корешкова,

сотрудник павлодарского Дома-музея П. Васильева

                                               Гений памяти

Своеобразный эпистолярный роман представлен в 37 письмах Анастасии Ивановны Цветаевой и Павла Григорьевича Антокольского. Перед нами открывается история написания книги «Воспоминания».

Переписка –движущаяся раскрытая исповедь. Письма позволяют нам шаг за шагом  пройти с авторами жизненный путь, воссоздать черты характера, широкий круг интересов, личное отношение к событиям.  Небольшой исторический отрезок времени  1963 года по 1977 годы  - это годы творения респондентов: работа над книгой «Воспоминания» Анастасии Цветаевой и вступительной статьи Павла Антокольского к книге памяти Марины Цветаевой.

«…Как сухие листы, перезимовавшие под снегом, письма напоминают другое лето, его зной, его тёплые ночи, и то, что ушло на веки веков, по ним догадываешься о ветвистом дубе, с которого их сорвал ветер, но он не шумит над головой и не давит всей своей силой, как давит книга» (А.Герцен)

Именно в этой книге передаются настоящие страсти в издательствах по выходу книг, публикаций. В 27-м письме Анастасии Цветаевой Павлу Антокольскому звучит настоящий гимн труду: «Книга, поднятая Вашим током высокого напряжения…»

Именно этим «током высокого напряжения» насыщены письма.

Письмо 24 Павла Антольского Анастасии Цветаевой передаёт ещё одно настроение: «Ася, милая и родная душа! Ещё и ещё раз – нет у меня достаточно слов, чтобы отблагодарить Вас за гений памяти, равный Андрею Белому и Толстому. Это очень серьёзно сказано…»

А как трогательны письма Павла Григорьевича к Анастасии Цветаевой, какие милые обращения в письмах: «Дорогая Ася»;  «Дорогая Анастасия Ивановна»;  «Милая Ася»; «Милая, дорогая Ася!»; «Ася, милая и родная душа!».

Как говорил Андрей Платонов: «Достаточно собрать письма людей и опубликовать их, и получится живая история. Где больше можно наблюдать людей, как не в письмах».

Хочется выразить слова благодарности биографам Анастасии Цветаевой – Глебам (Глеб Казимирович Васильев и Галина Яковлевна Никитина), которые в течение 20 лет дружили с ней. Особые слова благодарности  внукам: Анастасии Ивановны – Ольге Трухачёвой и Павла Григорьевича –Тоому  Андрею, сохранившим и возвратившим письма своих самых дорогих людей музею Марины Цветаевой в Москве.

И только в начале третьего тысячелетия Дом-музей Марины Цветаевой издал эту уникальную книгу – памятник эпистолярного творчества. Тексты воспроизведены по оригиналам с сохранением некоторых авторских особенностей написания. Книга ценна ещё и тем, что в ней даны глубокие комментарии, расшифрованы малоизвестные имена, неясные аллюзии на упомянутые обстоятельства и подробности о людях, которые встречались на их жизненном пути.

Семьи Цветаевых и Антокольских дружили на протяжении четырёх поколений.

Ещё Иван Владимирович Цветаев в 70-е годы девятнадцатого столетия  встречался с двоюродным дедом Павла Антокольского - скульптором Марком  Матвеевичем Антокольским. В воспоминаниях Ивана Владимировича Цветаева «Путешествие по Италии, 1875-1880 годы» он отмечал с удовольствием дом Антокольских.

Марина Цветаева дружила с Павлом Антокольским в пору их увлечения театром.

В 1928 году Марина Цветаева встречалась с ним в Париже во время гастролей Вахтанговского театра. Марина подарила Павлу свой сборник «После России» с дарственной надписью на немецком языке.

Анастасия Цветаева много о Павле Антокольском слышала от своей сестры. И в 1922 году  Анастасия познакомилась с Павлом Антокольским.

Дружба Антокольского с семьёй Цветаевых продолжилась в следующем поколении – переписка с Ариадной Эфрон – дочерью Марины Цветаевой. Сохранились 24 письма Ариадны Сергеевны Эфрон, адресованные Павлу Антокольскому в период 1962 по 1969 годы.

Письма – это постоянно развивающийся способ передачи своих мыслей. Это настоящая культура общения, обращения. Это  показатель уровня культуры и самосознания. Письма «великих» вне времени, вне пространства.

Письма в книге «Гений памяти» раскрывают ещё горячую заботу и действенную помощь молодым поэтам, в которую она вовлекает  «мэтров старшего поколения».  Переживая проблемы с изданием своей главной книги «Воспоминания», Анастасия Ивановна просит помочь молодым поэтам.

« Я вчера вернулась из Эстонского женского монастыря, с Храмового  Праздника Успенья, были толпы людей, милиция смотрела за порядком. Я окуналась в почти ледяной источник – 3 дня подряд по три раза.

   Но сейчас вот о чём; у меня к Вам большая просьба, серьёзная. Все помнят Вашу поэму «Сын», и вот здесь о сыне несчастнейшей женщины, старой и очень больной – матери поэта Валерия Исаянца. Она умоляет меня упросить Вас дать хотя бы небольшую рецензию на его сборник стихов в Воронежском издательстве… Валерик – очень  талантлив. Стихи – всё лучше. Но нужно имя большого поэта, чтобы они пошли. Павленька, помогите»…В ответ на Ваше согласие Вам тотчас вышлют сборник…» 

«Дорогой Павлик!

Ночь, тишина. Это письмо - наспех, чтобы отозваться на Ваше, ибо Вы мне – близкий человек, один из малого числа, уцелевших – с тех лет. И я не могу промолчать на Ваше, сердцем движимое, и на книгу, за которую благодарю, хоть и не скоро её смогу прочитать, так как устают глаза от мелкой печати (3 процента зрения, затронутая сетчатка, растущая катаракта, несоблюдение глазного режима в суете дней и  никогда не могущего быть налаженным быта, который – хоть и с меньшим зубовным скрежетом, чем Марина, кротче и терпеливее несу, но не умею, да и не очень хочу последние силы – на его налаживание»

«Ваши токи высокого  напряжения (хоть нам и 70 лет! Мне  с осени – 72 год, Марине  бы теперь 74-й…»

«Если почему-либо неудобно, черкните открыточкой, чтобы я не торопилась просмотреть нужные главы… Но чувство необходимости торопиться, Павлик, в крови…

Люди, события, мысли и чувства, о которых у меня идёт речь – укрепят Вас по-павловски – как женьшень, как музыка, голос, рукопожатие».

 «Говорят, хорошо написанное – воссоздаёт жизнь … Какая счастливая Марина Ивановна!?!! Ни у кого нет такого биографа, как у неё…»

Павел Антокольский в письме 5 отмечал: « Читал и перечитывал с новым очень сильным волнением – наверное, потому что рядом лежала книга Марины Цветаевой (библиотека поэта - 800 страниц!!!), а сверх того рукопись собственной статьи об этой книге. Так что воздух вокруг был плотным, и он весь был - Ваш. Буду стараться помочь… Не Вам, а Вашей книге: мне кажется она обречена на большое распространение среди читателей, на живой интерес к себе со стороны очень разных людей».

Переписка на протяжении четырнадцати лет открывает многое из творческой биографии и Анастасии Цветаевой и Павла Антокольского,  рисует картины быта, а самое главное, показывает культуру письма,

Трогают строчки из писем Антокольского о неразборчивости почерка Анастасии Цветаевой:

« -…получил Вашу открытку.  Но ради Бога извините за признание,- Я решительно ничего не понял в Вашей открытке, за  исключением отдельных слов! Почему Вы любите писать на открытках? У Вас прекрасный почерк, но эту маленькую площадь Вы заполняете так тесно, так вкривь и вкось, что всё пропадает…

- Имейте в виду, что Ваши открыточки, по – прежнему, криптограммы! Их разбираешь несколько дней подряд, да и то остаются белые места.

-…умоляю Вас, милая Ася, напишите разборчивее о себе. Читать Ваш почерк сущая беда, честное слово!;

- На этот раз я кое-что разобрал в Вашей открытке, а о другом - чутьём догадался;

-Ася, милая! Ваш почерк и вникнуть в содержание письма – для меня задача непосильная;

- получение Вашей открыточки с обычными  для Вас каракулями разборчивыми на одну треть;

- На этот раз с Божьей помощью разобрал все Ваши каракули, включая сюда и очень резкий отзыв о своём выступлении по телевидению».

Письма, учёных, писателей, художников – это своеобразный документ эпохи, это образцы нравственной культуры.

 Письма – это прекрасные мгновения прожитой жизни. В письме  бьется живое  человеческое  сердце. Какими простыми и яркими словами  можно в них выразить  трепетные чувства любви, тоски, сострадания, горечи!

 

   И пускай  изменяется время, изменяются люди, но живое человеческое общение с помощью письма будет существовать всегда, так как  через строки  пишущего мы судим о его культуре, порядочности,  уме, душевной деликатности и доброте.

 

"Я люблю усталый шелест
Старых писем, дальних слов...
В них есть запах, в них есть прелесть
Умирающих цветов.
Я люблю узорный почерк -
В нем есть шорох трав сухих.
Быстрых букв знакомый очерк
Тихо шепчет грустный стих.
Мне так близко обаянье
Их усталой красоты...
Это дерева Познанья
Облетевшие цветы."
/Максимилиан Волошин/

Письма воссоздают судьбу гения.

 

                                                                              Валерий Исаянц

ПАВЕЛ АНТОКОЛЬСКИЙ

(к 80-летию со дня рождения)

 

В комнате сошлись материки.

Комнате грозит вселенский ветер!

Только мы сегодня и легки

Всё это понять, узнать, отметить!

 

С бабочкой, и в чёрный фрак одет,

Облучённый временем, в котором –

Светел, как хрусталь, и как паркет,-

Отражает комнатную флору!

 

Здесь портрет, совсем недавних лет,-

Полстолетья, может быть поменьше…

Излучённый временем, - одет –

Памятью, душой, судьбой, - не вещью! –

 

Как Гюго – изваял бы Роден –

Обнажённым - жилистого Павла,

Еле умещённого в страде –

Мага, резонера, бакалавра!

 

И на кухне, рюмками звеня,

И вертя, как руль, в ладонях пряник

Пьяного читаем Корабля

В голос, и пугаем насмерть няню.

 

И когда до улицы дорос

Голос молодящий, - в жажде риска,

Пал он на колени, - альбатрос-

Пред вошедшей молодой актрисой!

 

Разговор отрывисто – не длинный,

И – взахлёб – как рекордсмены в брассе:

Ах, когда б жива была Марина!

Но жива ещё на свете Ася!

 

Не дрожи, геройский экипаж!

Собран вновь, и ты узнаешь море,

Когда волны века входят в раж

И с твоим уютом насмерть спорят!

 

Когда черен снег, и за окном –

Только каменные саркофаги зданий…

И вино за маленьким столом

Выдержки начала мирозданья!

  1977 год, Воронеж

 

 

 

(Страница из книги П. Антокольского "Далеко это было где-то...")

 

Э.Б. Калашникова,

г. Александров Владимирской области, РФ

 Литературно-художественный музей

Марины и Анастасии Цветаевых.

 

Мое знакомство с поэмой П.Антокольского «Сын»

 Поэма Павла Антокольского «Сын» является его самым известным произведением. Написана она была почти сразу после гибели 6 июля 1942 года младшего лейтенанта Владимира Антокольского, единственного сына Павла Григорьевича. Опубликована поэма впервые в журнале «Смена» в 1943 году. Для нас, детей послевоенных лет, нередко можно было услышать по радио об этой поэме, встретить строки из нее в других книгах, статьях, иногда даже не зная, откуда именно они взяты. Я помню, как в повести М.Прилежаевой «Юность Маши Строговой» задели меня строки:

 «Почему в глазах твоих навеки

Только синий, синий, синий цвет?...»

И хотя в повести даже не было указано, откуда эти слова, они сразу запомнились. И теперь можно уверенно сказать, что так и живут в памяти всю жизнь.

 В 1965 году отмечалось 20-летие Победы в Великой Отечественной Войне. Для подготовки к сочинению на эту тему учительница русского языка и литературы дала нам большой список литературы, не входящей в школьную программу. В этом списке была и поэма П.Антокольского «Сын».  Когда я начала читать – тогда и поняла, что некоторые цитаты из поэмы мне уже встречались в других книгах о войне.

Поэму я прочитала, что называется, на одном дыхании. И хотя было мне тогда 16 лет, боль и горечь отца от потери единственного сына оказались мне понятны. Сразу осели в памяти и многие другие строки. Позже они встречались часто, узнавались и снова задевали какие-то душевные струнки. Несомненно, многие слышали и читали эти известные слова: 

«…И он прильнул к земле усталым телом
 И жадно, отучаясь понимать,
 Шепнул земле - но не губами - целым
 Существованьем кончившимся:
                «Мать».

 И каждый раз болезненно отзываются в душе заключительные строки поэмы: 

«…Прощай. Поезда не приходят оттуда.
 Прощай. Самолёты туда не летают.
 Прощай. Никакого не сбудется чуда.
 А сны только снятся нам. Снятся и тают.»

 Позже я много узнала про Павла Григорьевича Антокольского, про его близкое знакомство и дружбу с Мариной Цветаевой, читала и его книги, и переписку с Анастасией Ивановной Цветаевой. В воспоминаниях тех, кто лично знал Павла Григорьевича и его семью, есть немало и о мальчике Вове, с самых ранних лет его жизни. У Анастасии Ивановны Цветаевой в «Воспоминаниях о Павлике Антокольском»: «…помню его и в кругу семьи в их арбатской квартире: чайный стол, маленький сын Вова, дочка постарше, бабушка, дедушка, привет и почтенность, веками благословенный уют…».

И тем ближе стала поэма, ее герой перестал быть отвлеченным персонажем, а стал еще ближе. Еще понятнее стало горе отца и родных.  И для меня поэма «Сын» так и осталась главной в творчестве Антокольского.

 

***

Татьяна Алексенко,

переводчик, журналист, член Союза журналистов Республики Казахстан, Президент Культурной ассоциации GhepArt (Италия)

 

     Поэма Павла Антокольского «Сын»

о сыне?

 При первом знакомстве с поэмой Павла Антокольского «Сын» на меня большое впечатление произвело эмоциональное состояние автора. Я увидела настойчивый призыв к диалогу. С первых же слов он обращается к сыну: «Вова! Я не опоздал? Ты слышишь?». И на протяжении всей поэмы он периодически беседует с ним. Далее он обращается к отцу немецкого солдата: «И ты, наш давний недруг, кем бы ни был,… Ты в том году стал, как и я, отцом". Онзадает ему ряд вопросов, среди которых один абсолютно риторический: «Хотел ли ты для сына ранней смерти?».Автор задает множество вопросов себе, своему воображению: «Не лги, воображенье. Что ты тянешь и путаешься? Ты-то не мертво». И даже любимый город Москва становится для него собеседником: 

... Москва, Москва. Как много гроз шумело
Над славной головой твоей, Москва!
Что ж ты притихла? Что ж белее мела,
Не разделяешь с нами торжества?
Любимая! Дай руку нам обоим...

         Среди всего прочего и природа становится для автора своеобразным визави. Он разговаривает с морем ("Ты, море, всей гремящей солью брызни, Чтоб подтвердить печальный мой рассказ"), с ковылём («Ты, высохший степной ковыль, наполни Весь мир звонками крохотных цикад»). Он обращается даже к метели. Неоднократное упоминание на страницах поэмы снега и метели выражает некий символизм:

... Завесь окно своею снежной шторой,
Летящая над городом метель.

Опять, опять к тебе я обращаюсь,
Безумная, бесшумная, — пойми:
Я с сыном никогда не отпрощаюсь,
Так повелось от века меж людьми.

         Метель выступает символом безжизненности, смерти. Когда выпадает снег, природа умирает, всё останавливается. Физиологические ассоциации холода во время бурана и снегопада имеют важное значение в передаче чувств, а визуальные ассоциации белого цвета переносят нас в бесконечность и пустоту.

         Практически единственный цвет, который напрямую множество раз упоминает Антокольский в своем произведении - синий: «Почему в глазах твоих навеки Только синий, синий, синий цвет?»  Или: «Ночной вокзал в сиянье синих ламп». И даже время у него сине-голубое:

«Несется время, синее, сквозное,
Несет в охапках солнце и грозу,
Вверху синеет тучами от зноя
И голубеет реками внизу.»

         Синий цвет ассоциируется с небом, с космосом, с вечностью. Это опять-таки холод. А более глубокий синий оттенок приближает читателя к понятию мрачности. Случайно ли был выбран этот цвет для передачи чувств?

         В поэме в некоторых строках мы видим такой литературный прием как повторение во всем его многообразии: «Слышишь, слышишь, слышишь канонаду?» Или: «...И вспомнил он, и вспомнил он, и вспомнил Все, что забыл, с начала до конца».А является ли это повторение только стилистической фигурой? Ведь множество стихов пишутся без этого приема. Мне видится в этом и эмоциональный аспект. Надо сказать, что при повторении слов или фраз человек зачастую пытается убедить в сказанном других, но чаще самого себя:

«Прощай. Поезда не приходят оттуда.
Прощай. Самолеты туда не летают.
Прощай. Никакого не сбудется чуда.» 

         Антокольский пытается убедить себя в отсутствии чуда, в том, что надо проститься и смириться, хотя это очень сложно.

         Метание автора и попытки завязать диалог со всем вокруг, ассоциации с белым цветом и постоянное упоминание синего, повтор как символ убеждения, всё это говорит о его эмоциональном состоянии.

         Когда человек начинает обращаться ко всем и всему вокруг? Когда он ощущает себя беспомощным, т.е. нет сил самому выбраться из затруднительной ситуации. И даже если он осознает всё положение, но не хочет его принимать, онобращается к другим в надежде на помощь.

         Фундаментом моего восприятия во время чтения были чувства отца. Множество строк подтверждают его состояние: «...И понял он, как будет нелегко мне...» Или: «Запах горя. Все неоглядней горе, все мертвей».  Именно ему сопереживаешь, думаешь о его надеждах по поводу счастливой жизни сына, о его тоске, боли, безысходности. Именно эмоции отца проходят красной нитью по всей поэме. О сыне ли поэма? На мой взгляд эта поэма - об отце. Об отце, потерявшем сына. Он описывает возможные эмоции и мысли сына через призму своего личного восприятия. Все те приёмы, которые он использует, говорят нам о его чувствах, а не о чувствах сына. Он показывает нам себя, он обнажает свой внутренний мир, мы видим метания его души. Автор пишет о своих наблюдениях за взрослением сына, ведет свой персональный диалог с недругом. И всё это характеризует именно его. Мы видим характер отца, мы ощущаем его любовь к своему ребёнку, и даже постановка вопросов, риторических и нет, выдаёт переживания автора.

         Поэма Павла Антокольского без всякого сомнения достойно займёт место в моей личной копилке поэтических шедевров русской литературы.

 

***

Кристина Дмитриева,

студентка Павлодарского педагогического университета

 

Проблема смерти и бессмертия в поэме П. Антокольского «Сын»

 Поэзия времен Великой Отечественной войны пропитана горечью утраты, порохом, слезами людей, так и не дождавшихся своих близких. Война до предела обострила ненависть к врагу, совершавшему чудовищные преступления. Литература  на тот момент, по словам А. Толстого, стала «живым и непосредственным голосом воюющего народа». В стороне не остался никто. Поэзия периода войны от имени народа звала к возмездию и расплате. Но при этом она вдохновлялась благородными политическими и нравственными идеалами, отражала духовную силу советского народа.

Главным источником вдохновения для литературы был народный героизм. Павел Антокольский не стал исключением: на войне он потерял сына. Горечь утраты не оставила поэта равнодушным, и впоследствии родилась его знаменитая поэма «Сын»: «Памяти младшего лейтенанта Владимира Павловича Антокольского, павшего смертью храбрых 6 июня 1942 года».

Мой сын погиб. Он  был хорошим сыном,

Красивым, добрым, умным, смельчаком [1].

Сюжет поэмы, как отмечает Л. Аннинский, был «учуян в 1920 году, додуман в 1929» [2] ещё в оде «На рождение младенца». П. Антокольский начинает свою поэму с риторического обращения к сыну: «– Вова! Я не опоздал? Ты слышишь?» [1], что сразу наводит читателя на диалог с поэтом. Мы словно погружаемся в ту атмосферу, в которой находился автор в процессе написания поэмы, ведём диалог не только с его сыном, но и с самим Антокольским, можем прочувствовать переживания отца. Поэт начинает повествование с детства мальчика:

Пока он спит, и тянется, и тянет
          Ручонки вверх, ты всё ему отдашь.
          Но погоди, твой сын на ножки встанет,
          Потребует свистульку, карандаш» [1].

При этом построение мира внутри детства Володи связано с театральным мышлением автора: «Он возводит жильё для рождаемого младенца, как возводят театральную декорацию: быстро, легко и уверенно, запросто меняя аксессуары, но твёрдо сохраняя общий план – то, что называется зеркалом сцены. Там, где предполагается оркестровая яма, высвечивается котлован для фундамента: разыгрываемая «действующими лицами» мировая и отечественная история» [2]. Поэт в подробностях рассказывает о сыне, о его главных жизненных этапах, о его увлечениях:

 Он музыку любил, её широкий
           Скрипичный вихорь, боевую медь.
           Бывало, он садится за уроки,
          А радио над ним должно греметь» [1].

Для Павла Антокольского его сын является воплощением движения и жизни, у мальчика было много интересов и стремлений, которые помешала реализовать война. Владимир Павлович в памяти отца так и остался восемнадцатилетним юношей:

Ты в ней остаёшься. Один. Отрешенный
          От света и воздуха. В муке последней,
          Никем не рассказанный. Не воскрешённый.
          На веки веков восемнадцатилетний [1].

Благодаря точным эпитетам и ярким метафорам мы ощущаем Володю живым, чувствуем его. Создаётся впечатление, что речь идёт и вовсе о живом человеке, т.к. сын не только в памяти отца останется живым, но и для читателя Володя оживает, становится бессмертным. Поэт и сам отмечает данный факт в стихотворном фрагменте к поэме, который не попал в собрание стихотворений:

Любимый, единственный, вечно живой
          Ребёнок моей высоты
          Ты гибнешь на линии передовой
          И снова рождаешься ты…

Однако голос поэта распространяется не только на своего сына, он говорит словно за всех родителей, которые потеряли своих детей:

И в том бою, в строю неистребимом,
          Любимые чужие сыновья
          Идут на смену сыновьям любимым
          Во имя правды, большей, чем твоя [1].

Живому и бессмертному Володе, сыну Советского Союза, противопоставлен образ «смерти» в роли сына фашизма. Поэт посвящает третью часть именно убийце своего сына. У поэта явно проявляется ненависть к фашизму. В поэме фашизм несёт лишь смерть и горе:

Мой сын был комсомольцем.
          Твой – фашистом.
          Мой мальчик – человек.
          А твой – палач [1].

Перед лицом постоянной угрозы смерти человек просто вынужден делать выбор. В таких ситуациях люди раскрываются наиболее полно.

Владимир Антокольский  сделал лишь один шаг – разрывная пуля нашла его. Он не успел отдать команды, но бойцы поняли его без слов, выкатили орудия и ударили по батарее. Мёртвый младший лейтенант продолжал командовать своим расчётом.

Прощай, моё солнце. Прощай, моя совесть.

Прощай моя молодость, милый сыночек [1].

А потом были скупые фронтовые похороны, могильный холмик, дощечка с именем и датой смерти. Но младшему лейтенанту Володе Антакольскому выпала участь: убитый в первом же бою, он остался в бессмертной поэме отца Павла Антокольского.

Эта поэма углубляет наше представление о человеке, который спас Родину от врага. Она верно отразила моральную силу советского человека, бессмертие его подвига.

 Список литературы:

1. Антокольский П.Г. Стихотворения. Поэмы. – Л.: Сов. писатель, 1982.

2. Аннинский Л. Павел Антокольский: Небыль сама превращается в быль» // Литературная учёба, 2003, кн. 4. – 151-164 с.

3. Антокольский П.Г. Проза о войне // Вопросы литературы. – 1985. – № 5.

 

 

И.М. Невзорова, член Союза писателей Москвы

 «Семь чертей пригожих»:

Павел Антокольский – поэт глазами поэтов

 Павел Григорьевич Антокольский (1896-1978) – поэт, актер, художник, режиссер, драматург, переводчик, эссеист, мемуарист, военный корреспондент в годы Великой Отечественной войны. Антокольскому посвятили стихи и воспоминания многие его современники. А со-временник он был – многоразличных формаций, катаклизмов и мировоззрений.

Павел Антокольский – колоритный свидетель нашей истории, в судьбе и стихах которого нашли отражения грозовые события XX века. Его стихи – «о переживаниях поэта, о жизни страны, о его размышлениях». А «переживать» в XX веке было о чем: трудно было кораблю не потерпеть крушения и гибели, пройти между подводных мин, айсбергов и других препятствий, при этом не запятнав свою совесть.

А кто лучше поэтов может понять душу поэта и поведать о ней – в стихах или «прозе поэта»?..

Эзопов язык, на котором говорят поэты – и за него можно было срок получить – был понятен во все времена. Это был великий и могучий русский язык.

Один из образцов – «Письмо Антокольскому» Булата Шалвовича Окуджавы (см. Приложение).

«Древнерусским евреем» назвал П.Г. Антокольского Ярослав Смеляков. В его посвящении также сквозит грозовой отсвет российской истории и его проекция на собственную судьбу. В отличие от Антокольского он не знал «тушей» (и не избежал репрессии: находился в лагере в 1934-1937 гг.), но это не мешало ему любить Антокольского (см. Приложение).

«Симоном» называла Антокольского Белла Ахмадулина, отсылая читателя к Симону (Симеону) Богоприимцу, соединившему ветхий и новый «завет» (в нашем случае – Императорскую Россию и СССР). А также – «стариком бедовым», имевшим «детскую душу», воспевая его «юную старость» или «старческую юность»:

 

«Он — не старик. Он — семь чертей пригожих.

Он, палкою по воздуху стуча,

летит мимо испуганных прохожих,

едва им доставая до плеча.

 

Он — десять дровосеков с топорами,

дай помахать и хлебом не корми!

Пижонский, что ли, это темперамент

и эти загорания в крови?»

 

Именно Антокольский проложил дорогу к читателю Белле Ахмадулиной, став редактором и «пробивателем» ее первого сборника стихов «Струна» (М.: Советский писатель, 1962), изданного тиражом 20 000 экземпляров.

А вот прозаический портрет, который дает Белла Ахмадулина (но что такое «проза поэта», талантливого поэты? – та же поэзия, создающая яркий и точный образ): «Впервые я увидела его осенью 1955 года: он летел по ту сторону окон, чтобы вскоре влететь. Пока же было видно, как летит, воздев палку, издавая приветственный шум. Меня поразили его свирепая доброжелательность и его хрупкость, столь способная облечь и вытерпеть мощь, пыл, азарт. Он летел, неся деньги человеку, который тогда был молод, беден и захворал. Более с ним не разминувшись, я вскоре поняла, что его положение и занятие в пространстве и есть этот полет, прыжок, имеющий целью отдать и помочь. В его существе обитала непрестанная мысль о чьей-то нужде и невзгоде… Раздаривание — стихов, книг, вещей, вещиц, взглядов, объятий и всего, из чего он неисчислимо состоял, — вот его труд и досуг, прибыль расточителя, бушующего и не убывающего, как прибой: низвергаясь и множась».

П.Г. Антокольский и Белла Ахмадулина. Вечер поэзии в Центральном доме литератора (Москва). 1970-е

Быть может, эти черты характера зарождались в П.Г. в годы «детской» дружбы с М.Ц., и все это вобрал и пронес через годы Павел Антокольский, «старик усталый», «ровесник младший и милый»?

«Он скорбный взгляд в далекое уставил…» (строки Б. Ахмадулиной). В годы войны П.Г. Антокольский потерял сына, в память о нем он напишет поэму «Сын», с посвящением: «Памяти младшего лейтенанта Владимира Павловича Антокольского, павшего смертью храбрых 6 июня 1942 года.

 

«…Мне снится, что ты еще малый ребенок,

И счастлив, и ножками топчешь босыми

Ту землю, где столько лежит погребенных.

На этом кончается повесть о сыне».

 

«Катастрофа европейского еврейства и гибель на фронте единственного сына побудила Павла Антокольского создать полные боли за свой народ: стихотворения “Лагерь уничтожения” (1945), “Невечная память” (1946), очерк “Восстание в Собиборе” (совместно с В. Кавериным)» и другие стихи о войне.

Среди «погребенных», среди тех, кто остался «на веки веков восемнадцатилетним» – сын Марины Цветаевой Георгий Эфрон (хотя на момент гибели ему исполнилось 19 лет). Дружба Антокольского с великим Поэтом восходит ко временам «ветхого завета».

К тем же годам относится и знакомство Павла Антокольского с Борисом Пастернаком.

«Борис! Борис! Прости!» - вспоминает Белла Ахмадулина восклицание Антокольского на кладбище в Переделкино у могилы Бориса Пастернака. Она не знала – в чем ее старший друг «с детской душой» мог провиниться перед великим поэтом. На век Антокольского пришлось много «тайн». Заметим, что в 1936 г., когда началась опала Пастернака (после его «слишком краткого и невразумительного», по мнению партийных кураторов, выступления летом 1935 года на Парижском конгрессе защиты культуры», а главное — после его отказа выступить с осуждением книги Андре Жида «Возвращение из СССР»), Павел Антокольский произнес: «Пастернак трижды прав. Он не хочет быть мелким лгуном. Андре Жид увидел основное — что мы мелкие и трусливые твари. Мы должны гордиться, что имеем такого сильного товарища» (из очередной «спецсправки о настроениях среди писателей», составленной для наркома госбезопасности Н.И. Ежова. Заметим также, что в 1952 г. Б. Ахмадулина отказалась подписать письмо, осуждающее Б. Пастернака (как повел себя Антокольский – автору статьи неизвестно).

 

В декабре 1917 П.Г. Антокольский, поэт, ученик студии Е.Б. Вахтангова, знакомится с Мариной Цветаевой. «…Уже в полный голос заявили… почти одногодки Антокольского: Ахматова, Пастернак, Мандельштам, Цветаева, Маяковский, Есенин… В сравнении с их стихами его собственные казались ему беспомощными… Распознала в нём поэта Марина Ивановна Цветаева… Она первая не только одобрила его стихи, но и дала им проницательную оценку, а потом сделала для него то, чего не сделал никто другой: открыла ему дверь в свою поэтическую мастерскую» (Анна Томм и Андрей Тоом)

Из дневника Цветаевой 1917-го года: «ночной разговор с Антокольским» о любви, о Боге и Дьяволе; о том, может ли у Дьявола появиться свой «Иуда» и предать его. «Тогда это будет женщина, захотевшая вернуть его к Богу» – говорит Цветаева. Ни эту ли цель преследует всякая Женщина (в том числе и Поэт), входя в контакт со слугами дьявола... Д.А. Шаховской в 1925 г. даже не подвергает обсуждение эти отрывки из дневника «О любви», он просто называет их «романтикой», а писания Цветаевой – «гутированием» (самолюбованием).

В январе 1918 г. Антокольский знакомит Цветаеву с учеником студии Вахтангова – Ю.А. Завадским. Весной 1918 г. Антокольский присутствовал на вечере поэтов и ужине в доме Цетлиных. Там же состоялась первая встреча М. Цветаевой с Б. Пастернаком (они сидели за столом рядом).

Сергей Эфрон уезжает в Ростов, где формируется Добровольческая армия. М. Цветаева остается одна с двумя детьми. Она начинает сотрудничать со студией МХТ (студией Вахтангова) и дружить со студийцами. Особое место в душе Цветаевой (значит – в творчестве Поэта) занял Алексей Александрович Стахович, поклонник и пайщик МХТ, позднее его актер и педагог студии Вахтангова. Страшной трагедией для нее и для всех студийцев стал его добровольный уход из жизни.

Осенью 1918 Цветаева знакомится с С.Е. Голлидей, которой посвятит «Стихи к Сонечке» и «Повесть о Сонечке». «Повесть» не только о ней: часть 1. «Павлик и Юра» (П. Антокольский и Ю. Завадский), часть 2. «Володя» (В. Алексев). «Повесть о Сонечке» погружает читателя в послереволюционную, голодную и холодную Москву, согреваемую любовью и дружбой героев, делящихся друг с другом хлебом (в прямом смысле), картошкой, крупой, супом, дровами. В ту пору «мы научились любить…» - напишет М.Ц.

Но «не хлебом единым жив человек». 1919 год. «Мы с Алей у Антокольского… Воскресенье. Тает. Мы только что от Храма Спасителя, где слушали контрреволюционный шепот… “Погубили Россию”, “В Писании все сказано”, “Антихрист”… Антокольский читает мне стихи, посвященные Гольцеву, и другиею – “Пролог к моей жизни”, которые я бы назвали “Оправданием всего”. Но так как мне этого нельзя, так как у меня слишком четкий хребет, так как я люблю одних и ненавижу других, так как я – русская, и так как я все же понимаю, что Антокольскому это можно, что у него масштаб мировой – и так как я все же хочу сказать нет и знаю, что не скажу - молчу молчанием резче и весче слов. И мучусь этим молчанием» - запись от 27 февраля 1919.

В 1919 г. для студии Вахтангова Цветаева написала пьесы, собранные в цикл «Романтика» - «Приключение», «Фортуна», «Каменный ангел», «Феникс» («Конец Казановы»). Это был роман Поэта с Театром! «Уход и увод от убогой и зловещей действительности», - так определила А.А. Саакянц увлечение Цветаевой театром.

Но «увод и уход» Цветаева творила и вне театра. Антокольский и другие герои «Повести о Сонечке» приходили в Борисоглебский переулок, в «чердачный дворец» - «дворцовый чердак», где была в послереволюционные годы сосредоточена жизнь Цветаевой; было много стихов.

«П. Антокольскому» Цветаева посвятила одноименное стихотворение, Антокольскому и Завадскому – цикл «Братья» (1918 г.), Антокольскому, Завадскому и Алексееву – стихотворение «Друзья мои! Родное триединство!..» (1919 г.)

Со смертью дочери Ирины (умерла от голода 15-16 февраля 1920 г.) «романтика» закончилась…

Декабрь 1920 г., вечер. «К 11-ти мы на улице. – Куда идти? Пошли к Антокольским (соседям, он - поэт и неплохой). Съели очень много черного хлеба и ушли» (письмо Цветаевой к Ланну от 6-12-1920).

М.б. желание Цветаевой всех последующих лет – накормить тех, кто приходит в ее дом, и продиктовано стремлением спасти от голодной смерти: «Снова пилю, колю, варю…» (из дневника Поэта).

В 1923 г. Цветаева просит Пастернака передать Антокольскому свою книгу «Ремесло» (Москва-Берлин, 1923), добавляя «мы с ним дружили в детстве (в начале революции)» (из письма Цветаевой к Пастернаку от 10-03-1923). И второй раз настаивает на «друге детства», сообщая о получении письма «от Павлика Антокольского (почти что друга детства: первые дни Революции: 100 лет назад!)» (из письма Цветаевой к Пастернаку от 16-08-1923). Как видим, Антокольский был среди тех, кто не боялся писать Цветаевой в изгнание. В «детстве» иллюзия о грядущей светлой жизни еще сохранялись.

«Зарей юности» называет ту пору и П. Антокольский. «Мне выпало счастье встретить и узнать Марину Цветаеву и подружиться с нею на самой заре юности… Юношеская пора совпала с ранней зарей нашего общества и нашей поэзии».

В 1928 г. Антокольский встречается с Цветаевой в Париже: театр имени Вахтангова, режиссером которого Антокольский был в течение 15-ти лет (в 1919-1934 гг.) приехал на гастроли во Францию. Цветаева сетует, что спектакль «Турандот» совпал с ее литературным вечером – 17 июня 1928 г. Ее зрителю и другим русским в Париже приходится делать непростой выбор. А у нее и выбора нет. Какая ирония судьбы! Цветаева подписывает Антокольскому свою книгу «После России» (1928).

Антокольский написал воспоминания о Цветаевой (вошли в цикл очерков «Современники»), статьи о ее творчестве, посвятил ей стихи: «Панна Марина, как мне быть с тобой?..» (1917), «Пусть варвары господствуют в столице…» (1918), «Не пой мне песен, панна, не зови ты / В тревожную игру!..» (1918), «Седая даль, морская гладь и ветер…» (1961). (см. Приложения).

Портреты Антокольского создали как друзья «детства», так и друзья «юной старости». Через «Симеона» проходит связь времен – от Марины Цветаевой к ее достойной наследнице – Белле Ахмадулиной, посвятившей Поэту стихи: «Биографическая справка» (1967), «Клянусь» (1968), «Уроки музыки» (1963), «Четверть века, Марина, тому…» (1966). Стихи вошли в книгу «Сны о Грузии» (Тбилиси: Изд-во «Мерани», 1977). В той же книге «звезда Маринина пресветлая» присутствует и в стихотворении «Заклинание» («Не плачьте обо мне, я проживу», 1968).

 

«Да под звездой Марининой пресветлой –

Уж как-нибудь, а все ж я проживу».

 

Интересно, что в сборнике «Метель», вышедшем в том же 1977-м году в издательстве «Советский писатель», строки эти выглядят иначе (наверху, видимо, решили, что советскому писателя «неведомая» Марина не к чему): «Да под звездой моею и пресветлой – / Уж как-нибудь, а все ж я проживу».

Стихи написаны с такой достоверностью и выразительностью, что создается эффект присутствия Марины Цветаевой здесь и сейчас. Думается, не последнюю роль в их создании сыграли рассказы Антокольского о тех годах, о встречах с Цветаевой – о живом человеке. Имеет значение и тот факт, что Б. Ахмадулина много лет жила в Тарусе, и прониклась атмосферой «марининой» Оки и городка, сумев перенести читателя в детство Поэта.

…Нынче появились новые «носители» мыслей и чувств – электронные чаты вместо бумажных рукописей и конвертов с марками. Но хочется думать, что изменились лишь «приметы времени»: техническая сторона эпистолярного (и живого!) общения. А потребность в нем – «духовная жажда» – осталась столь же искренней и высокой, как в «детские» времена Антокольского и его современников. И меж поэтами и их читателями вершится круговая порука добра, любви, памяти, благодарности.

 

 

Приложения

 

Стихи Булата Окуджавы

 

Письмо Антокольскому

 

Здравствуйте, Павел Григорьевич!  Всем штормам вопреки,

пока конфликты улаживаются и рушатся материки,

крепкое наше суденышко летит по волнам стрелой,

и его добротное тело пахнет свежей смолой.

 

Работа наша матросская призывает бодрствовать нас,

хоть вы меня и постарше, а я помоложе вас

(а может быть, вы моложе, а я немного старей)…

Ну что нам все эти глупости? Главное — плыть поскорей.

 

Киплинг, как леший, в морскую дудку насвистывает без конца,

Блок над картой морей просиживает, не поднимая лица,

Пушкин долги подсчитывает; и, от вечной петли спасен,

в море вглядывается с мачты вор Франсуа Вийон!

 

Быть может, завтра меня матросы под бульканье якорей

высадят на одинокий остров с мешком гнилых сухарей,

и рулевой равнодушно встанет за штурвальное колесо,

и кто-то выругается сквозь зубы на прощание мне в лицо.

 

Быть может, все это так и будет. Я точно знать не могу.

Но лучше пусть это будет в море, чем на берегу.

И лучше пусть меня судят матросы от берегов вдали,

чем презирающие море обитатели твердой земли…

 

До свидания, Павел Григорьевич! Нам сдаваться нельзя.

Все враги после нашей смерти запишутся к нам в друзья.

Но перед бурей всегда надежней в будущее глядеть…

Самые чистые рубахи велит капитан надеть!

 

1967

 

Стихи Ярослава Смелякова

 

Павел Антокольский

 

Сам я знаю, что горечь

есть в улыбке моей.

Здравствуй, Павел Григорьич,

древнерусский еврей.

 

Вот и встретились снова

утром зимнего дня, –

в нашей клубной столовой

ты окликнул меня.

 

Вас за столиком двое:

весела и бледна,

сидя рядом с тобою,

быстро курит жена.

 

Эти бабы России

возле нас, там и тут,

службу, как часовые,

не сменяясь, несут.

 

Не от шалого счастья,

не от глупых услад,

а от бед и напастей

нас они хоронят.

 

Много вёрст я промерил,

много выложил сил,

а в твоих подмастерьях

никогда не ходил.

 

Но в жестоком движенье,

не сдаваясь судьбе,

я хранил уваженье

и пристрастье к тебе.

 

Средь болот ненадежных

и незыблемых скал

неприютно и нежно

я тебя вспоминал.

 

Средь приветствий и тушей

и тебе, может быть,

было детскую душу

нелегко сохранить.

 

Но она не пропала,

не осталась одна,

а как дёрнем по малой –

сквозь сорочку видна.

 

Вся она повторила

наше время и век,

золотой и постылый.

Здравствуй, дядька наш милый,

дорогой человек.

 

1967

 

Стихи Беллы Ахмадулиной

 

Павлу Антокольскому

 

I

 

Официант в поношенном крахмале

опасливо глядит издалека,

а за столом — цветут цветы в кармане

и молодость снедает старика.

 

Он — не старик. Он — семь чертей пригожих.

Он, палкою по воздуху стуча,

летит мимо испуганных прохожих,

едва им доставая до плеча.

 

Он — десять дровосеков с топорами,

дай помахать и хлебом не корми!

Пижонский, что ли, это темперамент

и эти загорания в крови?

 

Да что считать! Не поддаётся счёту

тот, кто — один. На белом свете он —

один всего лишь. Но заглянем в щёлку.

Он — девять дэвов, правда, мой Симон?

 

Я пью вино, и пьёт старик бедовый,

потрескивая на манер огня.

Он — не старик. Он — перезвон бидонный.

Он — мускулы под кожею коня.

 

Всё — чепуха. Сидит старик усталый.

Движение есть расточенье сил.

Он скорбный взгляд в далёкое уставил.

Он старости, он отдыха просил.

 

А жизнь — тревога за себя, за младших,

неисполненье давешних надежд.

А где же — Сын? Где этот строгий мальчик,

который вырос и шинель надел?

 

Вот молодые говорят степенно;

как вы бодры… вам сорока не дашь…

Молчали бы, летая по ступеням!

Легко ль… на пятый… возойти… этаж…

 

Но что-то — есть: настойчивей! крылатей!

То ль всплеск воды, то ль проблеск карасей!

Оно гудит под пологом кровати,

закруживает, словно карусель.

 

Ах, этот стол запляшет косоного,

ах, всё, что есть, оставит позади.

Не иссякай, бессмертный Казанова!

Девчонку на колени посади!

 

Бесчинствуй и пофыркивай моторно.

В чужом дому плачь домовым в трубе.

Пусть женщина, капризница, мотовка,

тебя целует и грозит тебе.

 

Запри её! Пускай она стучится!

Нет, отпусти! На тройке прокати!

Всё впереди, чему должно случиться!

Оно ещё случится. Погоди.

 

1956

 

II

 

Двадцать два, значит, года тому

дню и мне восемнадцатилетней,

или сколько мне — в этой, уму

ныне чуждой поре, предпоследней

перед жизнью, последним, что есть…

Кахетинского яства нарядность,

о, глядеть бы! Но сказано: ешь.

Я беспечна и ем ненаглядность.

Это всё происходит в Москве.

Виноград — подношенье Симона.

Я настолько моложе, чем все

остальные, настолько свободна,

что впервые сидим мы втроём,

и никто не отторгнут могилой,

и ещё я зову стариком

Вас, ровесник мой младший и милый.

 

1978

 

Стихи Марины Цветаевой

 

П. Антокольскому

 

Дарю тебе железное кольцо:

Бессонницу — восторг — и безнадежность.

Чтоб не глядел ты девушкам в лицо,

Чтоб позабыл ты даже слово — нежность.

 

Чтоб голову свою в шальных кудрях

Как пенный кубок возносил в пространство,

Чтоб обратило в угль — и в пепл — и в прах

Тебя — сие железное убранство.

 

Когда ж к твоим пророческим кудрям

Сама Любовь приникнет красным углем,

Тогда молчи и прижимай к губам

Железное кольцо на пальце смуглом.

 

Вот талисман тебе от красных губ,

Вот первое звено в твоей кольчуге, —

Чтоб в буре дней стоял один — как дуб,

Один — как Бог в своем железном круге!

 

1919

 

 

Стихи Павла Антокольского

 

 

 

Марина

Не пой мне песен, панна, не зови ты
В тревожную игру!
Пускай тебе расскажут иезуиты,
Как скоро я умру.

Но мы одною мечены судьбиной, —
С Литвы, из мглы болот,
Из краковских костелов — ястребиный
Отчаянный полет!

Ты, женщина, сама того хотела,
Целуя и кляня,
Чтобы в падучей выгнутое тело
Переросло меня.

Где тихих рынд секиры над державой
Скрещаются, как встарь, —
Встречай, отец, вонзай костыль свой ржавый
В меня, стервятник-царь!

Звони, Москва, во сретенье расстриги,
Костями путь мости,
Впивайтесь в ребра тощие, вериги,
Прощай, любовь, прости!

В такой же час, когда ясновельможной
Я руки лобызал
И в блеске свеч, в мазурке невозможной
Сверкал самборский зал, —

В такой же час, когда крутились рядом,
В шелках и жемчугах,
Все замыслы с уклончивым их взглядом,
Все козни — в трех шагах, —

В такой нее час на снег меня повалят
У башенных ворот,
И на чело мне машкеру напялят,
И дудку сунут в рот.

И смрад пойдет по всей земле окрестной
От страшной наготы...
В такой же час, Марина, я воскресну!
И ты со мной, и ты

Помчишь за Дон, в Туретчину — а больше
Тебя я не найду
Ни в Тушине моем, ни в отчей Польше,
Ни в небе, ни в аду!

 

1918

 

Марине Цветаевой
Пусть варвары безумствуют в столице,
А в окнах гул раскованных стихий!
Доверил я шифрованной странице
Твое молчанье и твои стихи.

А на заре, туманный бред развеяв,
Когда уйдут на запад поезда,
Сожму я в пальцах твой севильский веер,
С тобой, любовь, расстанусь навсегда.

И серебром колец, тобой носимых,
Украшу ночь — у стольких на виду,
И столько раз, и в осенях и в зимах,
Останусь жив-здоров, не пропаду!

И в новой жизни, под иною датой,
Предсказанной в таинственной судьбе,
Твой темный спутник, темный соглядатай,
Я расскажу всем людям о тебе.

 

<Марине Цветаевой>

 

Седая даль, морская гладь и ветер

 Поющий, о несбыточном моля.

В такое утро я внезапно встретил

 Тебя, подруга ранняя моя.

 

Тебя, Марина, вестница моряны!

Ты шла по тучам и по гребням скал.

И только дым, зелёный и багряный.

Твои седые волосы ласкал.

 

И только вырез полосы прибрежной

 В хрустящей гальке лоснился чуть-чуть.

Так повторялся он, твой зарубежный,

Твой эмигрантский обречённый путь.

 

Иль, может быть, в арбатских переулках…

Но подожди, дай разглядеть мне след

 Твоих шагов, стремительных и гулких,

Сама помолодей на сорок лет.

 

Иль, может быть, в Париже или в Праге…

Но подожди, остановись, не плачь!

Зачем он сброшен и лежит во прахе,

Твой страннический, твой потёртый плащ?

 

Зачем в глазах остекленела дико

 Посмертная одна голубизна?

Не оборачивайся, Эвридика,

Назад, в провал безпамятного сна.

 

Не оборачивайся! Слышишь? Снова

 Шумят крылами чайки над тобой.

В бездонной зыби зеркала дневного

 Сверкают скалы, пенится прибой…

 

Вот он, твой Крым! Вот молодость, вот детство,

Распахнутое настежь поутру.

Вот будущее. Стоит лишь вглядеться,

Отыщешь дочь, и мужа, и сестру.

 

Тот бедный мальчик, что пошёл на гибель.

В солёных брызгах с головы до ног, —

О, если даже без вести он выбыл,

С тобою рядом он не одинок.

 

И звёзды упадут тебе на плечи…

Зачем же гаснут смутные черты

 И так далёко — далеко́ — дале́че

 Едва заметно усмехнулась ты?

 

Зачем твой взгляд рассеянный ответил

 Безпамятством, едва только возник?

То утро, та морская даль, тот ветер

 С тобой, Марина. Ты прошла сквозь них!

 

<12 января 1961>

Павел Антокольский и Серебряный Век русской поэзии

Андрей Тоом

Государственный Университет Пернамбуко, Бразилия

Анна Тоом

Туро Университет, США

         Павел Григорьевич Антокольский (1896-1978) немногим моложе младшего поколения поэтов Серебряного века. Но все же историки литературы его творчество к Серебряному веку не относят. И тому есть основания.  

            Писать стихи Антокольский начал еще в гимназии[1], рано стал их публиковать[2], но свое место в поэзии, свои темы и стиль он нашел довольно поздно. В полный голос он заявил о себе как поэт лишь к началу 30-х годов – публикацией поэм «Робеспьер и Горгона»[3] и «Франсуа Вийон»[4].

            Более того, всю свою молодость Антокольский «раздваивался» между поэзией и театром. День проводил в студии Е.Б.Вахтангова: играл в спектаклях, ставил их, писал для них пьесы, а вечер – в кафе поэтов на Тверской. У многих критиков того времени, да и позже – тоже, это вызывало недоумение: кто же он – актер или поэт? Много лет Антокольский и сам не мог ответить на вопрос «где его место» – в театре или в литературе.

Тем временем Серебряный век русской поэзии уже пришел к закату.[5]   

            Павел Антокольский не был поэтом Серебряного века, но его учителя – самые яркие в российской литературе представители данного направления.

Это, прежде всего, Александр Блок. Знаком с Блоком Павел Григорьевич не был, хотя состоялась между ними одна очень памятная встреча. Шла Первая Мировая война. Художественная интеллигенция Петрограда организовала вечер поэзии в Тенишевском училище – собирали средства в помощь раненым солдатам. Антокольский, гостивший у родных[6] в Петрограде, тоже пришел на тот вечер. Он слушал с большим интересом выступавших корифеев:  Городецкого, Мандельштама... Но потряс его Блок. Как он сам вспоминал впоследствии, после Блока на том вечере он уже никого слушать не мог.

            После выступления Блок вышел на улицу, Антокольский – за ним. Блок шел по набережной Фонтанки «в черной фетровой шляпе, легкий, изящный, беспечный, стучал палкой по тротуару. В зубах у него дымилась папироса. Он кинул её за парапет, в воду, закурил другую».[7] А вслед, несколько поодаль, шёл его молодой поклонник – очарованный, потрясённый, но так и не решившийся заговорить со своим кумиром.

Потом-то он упрекал себя, что не воспользовался случаем познакомиться с Блоком. Но такой уж он был застенчивый юноша, а почтение к великому поэту только усугубляло его нерешительность.  

             Мои первые стихи – сплошное подражание Блоку, – говорил Антокольский шутя много лет спустя и добавлял уже серьезно, что поэзия Блока помогла ему «понять значение метафоры, как некой волшебной силы, преобразующей мир».

            Другим поэтом Серебряного века, оказавшим огромное влияние на жизнь и поэзию Павла Антокольского, была Марина Цветаева. Их встреча произошла поздней осенью 1917 года, когда «заставы ещё погромыхивали» – по России шли революционные перевороты. Ей предшествовала встреча заочная. Провожая мужа[8] в Крым, в Добровольческую армию, Цветаева в ночном вагоне услышала стихи.  Их читал  Сергей Гольцев, однополчанин С.Я.Эфрона, а в недавнем прошлом актёр театральной студии Е. Вахтангова.[9]

Так вот Она, о Ком мечтали деды

И шумно спорили за коньяком.

В плаще Жиронды, сквозь снега и беды,

К нам ворвалась с опущенным штыком...[10]

Стихи принадлежали его товарищу-студийцу Павлику Антокольскому. Стихи потрясли Цветаеву и, едва вернувшись в Москву, она разыскала Павлика.[11]

            В нем, еще совсем мальчишке, она угадала большого поэта. И поддержала его. Антокольский всегда помнил, что Марина Цветаева была первой, кто не только одобрил его стихи, но и дал им проницательную оценку. А потом она сделала то, что не сделал никто другой: ввела его в свою поэтическую мастерскую, показала свои черновики, открыла ему тайны поэтического мастерства. Он понял, что «не боги горшки обжигают».[12]          

            Свои отношения с Мариной Ивановной Антокольский охарактеризовал как «поэтическое братство»[13]– гордился им и отчаивался, что не сумел их сохранить. Может, в том и не было его вины, ведь Цветаева покинула Россию на семнадцать лет. Так или иначе, но в своем дневнике  в 1965 году он написал: «Схожу с ума от того, что я так мало ценил Марину».[14]

            Судьба Марины Ивановны Цветаевой в русской поэзии сложилась трагично. Отношение к ней советских партийных чиновников после её возвращения на родину, и даже спустя многие годы после её смерти, было настороженным, неприязненным. И именно Антокольский – по долгу «поэтического брата» – до конца своих дней делал всё, что мог: публичные выступления, воспоминания, статьи, рецензии, – чтобы узаконить в советской литературе имя поэта Цветаевой.

Изучив его переписку 1960-70-х годов, мы пришли к выводу, что он был одним из немногих советских писателей, кто помогал Ариадне Сергеевне Эфрон, вернувшейся из ссылки, в её работе над наследием матери.

Третим поэтом Серебряного века, повлиявшим на судьбу и творчество юного Антокольского, был Валерий Яковлевич Брюсов, покровитель и наставник поэтической молодежи в послереволюционной Москве. Антокольский всегда вспоминал о нем с благодарностью и восхищением. Лидер русского символизма преподал ему бесценные уроки не только поэтического, но и педагогического мастерстава. «Прекрасный, благородный учитель поэзии», – написал Антокольский о Брюсове в своих воспоминаниях, – «абсолютно щедрый» человек, обожавший поэтическую молодежь и охотно впускавший её в «звучащую и печатающуюся поэзию».[15]

Именно Брюсов стал превым серьезным издателем Антокольского, опубликовав в 1921 году два его стихотворения во временнике Наркомпроса «Художественное слово». Именно Брюсов своим расположением, великодушием и, главное, реальной помощью без всяких слов убедил Антокольского сделать выбор в пользу поэзии. К этому времени Антокольский уже понял, что актера из него не получится, а напечатанные стихи придали ему уверенность в своих поэтических возможностях. «Я не загордился, – находим в автобиографии Антокольского, – но понял: что-то в моей жизни решено бесповоротно».[16] Никого сколько-нибудь равного Брюсову в умении работать с поэтической молодежью, по мнению Павла Григорьевича, в советской культуре никогда не было – ни до, ни после.

Блок, Брюсов, Цветаева. О них Павел Антокольский оставил воспоминания. Эти воспоминания опубликованы.[17]    

Но был ещё один представитель Серебряного века, имя которого П.Г.Антокольский никогда не упоминал. Работая с старыми рукописями поэта, мы неожиданно обнаружили влияние на его раннее творчество Елизаветы Дмитриевой, известной под псевдонимом Черубина де Габриак. Есть большое сходство между его стихами 1915 года с её стихами, опубликованными с 1906 по 1910 годы.[18] У неё он заимствовал целый фантастический мир: персонажей, поэтические образы, даже стихотворные строки. Сходны и их биографии: каждый в раннем возрасте пережил потерю сестры – отсюда тема смерти в творчестве обоих, еще очень молодых людей.

Почему сам поэт не придавал значения своему раннему увлечению, почему впоследствии никогда не вспоминал о нем – остается загадкой.

В культурной жизни своей страны Павел Григорьевич Антокольский сыграл особую роль. Поэт и педагог, он оставил после себя плеяду учеников, которых сегоднящние историки литературы справедливо называют «цветом советской поэзии». Это и его первые питомцы 30-х годов, и поэты фронтовики, и поэты послевоенных литературных семинаров, и наконец, легендарные поэты-шестидесятники.[19]  Всех их он учил тому, чему сам учился у поэтов Серебряного века – совершенствовать форму стиха. За это его в 1949 году, заклеймив «формалистом» и «космополитом», изгнали из Литературного института.[20]

Но даже отлучённый от преподавания, он продолжал нести свою эстафету от Серебряного века веку нынешнему.  Павел Антокольский по праву может быть назван поэтом, связавшим времена.

Комментарии

(Доклад впервые озвучен на конференции "Серебряный век. Взгляд из века XXI". Апрель, 2017, Вильнюс).

Накануне нашей IX Цветаевской читательской конференции в адрес музея А. Цветаевой поступили интересные материалы от Ольги Андреевны Трухачёвой из семейного архива.

Вот письмо П. Антокольского от 13.09.1966, адресованное А. Цветаевой в Кокчетав.

Павел Григорьевич пишет:

«Милая Ася! Отвечаю Вам немедленно вслед за получением Вашей открытки и сегодня же пошлю рекомендацию в Литфонд. Из открытки Вашей я не понял, долго ли ещё Вы останетесь в Кокчетаве, когда вернётесь в Москву?

Я не писал Вам до сей поры, потому что не знал, где Вы. Читали ли Вы в журнале «Москва» повесть Марины «Дом у старого Пимена». С Вашей племянницей Алей у меня установилась постоянная связь в письмах. Она в Тарусе…

У меня новостей особых, да и не «особых», нет никаких. Здоров, усиленно мараю бумагу, но без большого результата. В городе очень давно не был. Надеюсь, что в сентябре несколько дней проживу в городе.

Пожалуйста, напишите побольше и поподробнее о себе, и умоляю Вас, милая Ася, напишите разборчивее! Читать Ваш почерк – сущая беда, честное слово!

Целую Ваши руки и низко кланяюсь Вам и Вашим близким. Зоя ко всему присоединяется горячо.

Ваш всегда

Павел

13 сентября 66»

Автограф на книге «Сказки времени»:

«Ася! А вот эта книжечка – особая статья. Я убеждён, что она Вам придётся по душе – хотя бы несколькими страницами…

Ваш, Ваш, Ваш с вечной и верной любовью (подпись)

 

24 января 72»

Автограф на первом томе собрания сочинений:

«Кому же, как не Вам, милая и драгоценная Ася Цветаева? Кому же как не Вам принадлежит всё, что я делаю, а так же право суда и приговора.

С надеждой на милосердие

Всегда Ваш

(подпись)

Месяц и число снегом занесло…»

 

24 мая в Павлодаре состоялась IXтрадиционная Цветаевская читательская конференция! По традиции она проходит в День Славянской письменности и культуры. В этом году в связи с эпидемиологической обстановкой многие участники выступали онлайн, что не помешало успешному проведению конференции и глубокому раскрытию заявленной темы.

Открыла конференцию директор музея Анастасии Цветаевой О.Н. Григорьева:

 «Мы решили посвятить сегодняшнюю встречу замечательному поэту Павлу Григорьевичу Антокольскому, 125-летие которого празднуется в этом году. П. Антокольский был знаком, общался и с Мариной, и с Анастасией Цветаевыми, писал о них. А сёстры Цветаевы запечатлели облик поэта в своих произведениях, о чём мы тоже будем говорить сегодня.

Павел Антокольский писал А. Цветаевой в Павлодар. После выхода первой части «Воспоминаний» в «Новом мире» под заголовком «Из прошлого» (1966 г.) он поддержал мысль писательницы о публикации «Воспоминаний» отдельной книгой и всячески этому содействовал. Когда в 1967 году началась работа над книгой, а у рецензентов было много к ней замечаний, А. Цветаева обратилась к Антокольскому за советом о сокращениях рукописи. Павел Григорьевич ей написал: «Надо СПАСАТЬ КНИГУ – как документ ВСЕЙ ЖИЗНИ В ЦЕЛОМ… жизни Вашего поколения». А когда книга вышла, П. Антокольский откликнулся о ней рецензией «Проза и память» в июньском номере журнала «Новый мир» за 1972 год.

П.Г. Антокольский был одним из тех (М.С. Шагинян, Д.Д. Благой), кто дал рекомендацию А.И. Цветаевой для вступления в Союз писателей СССР. (Её приняли в Союз писателей 4 марта 1980 года).

Мы будем говорить сегодня не только о творческих связях Цветаевых и Антокольского, но и, конечно, о самом Павле Григорьевиче как о талантливом и самобытном поэте…»

Конференцию приветствовала (онлайн) председатель Славянского центра Татьяна Ивановна Кузина. Она поздравила собравшихся в музее А. Цветаевой с Днём Славянской письменности и культуры, рассказала об истории праздника, пожелала успешной работы конференции:

О. Григорьева огласила приветствие внучки А.И. Цветаевой Ольги Андреевны Трухачёвой:

«Приветствие 9 Цветаевской читательской конференции в г. Павлодаре. 24 мая 2021 года.

Дорогие друзья, поздравляю вас всех, участников и слушателей, с открытием 9 Цветаевской читательской конференции!
И как замечательно, что открывается она в День славянской письменности и культуры! Это стало доброй традицией! Посвящена конференция 125-летию Павла Григорьевича Антокольского - большого друга Марины Ивановны и Анастасии Ивановны Цветаевых. Именно Павел Григорьевич назвал бабушку «Гением памяти». Бабушка ласково называла его Павликом. Я помню, как приходили от Павла Григорьевича письма, как бабушка торопилась ему ответить. Домом-музеем Марины Цветаевой в Москве была в 2000 году издана переписка Павла Антокольского и Анастасии Цветаевой. Сколько интереса к жизни друг друга в этих письмах, ведь их связывала многолетняя дружба, общие воспоминания о друзьях и знакомых далекой юности, забота друг о друге, литературные события и просто жизнь.
Благодарность всем организаторам за возможность услышать ещё и ещё раз о таких дорогих нам людях. Спасибо участникам за желание познакомить нас со своими работами. И всем вам низкий поклон за ПАМЯТЬ! Ведь в такое непростое время мы вместе! Успеха, радости новых открытий и встреч, здоровья!
   С уважением, Ольга Трухачева (внучка Анастасии Ивановны Цветаевой). 
19 мая 2021 года».

Ольга Андреевна выслала для музея интересные материалы – автографы П. Антокольского, адресованные А.И. Цветаевой.

Началась программа конференции голосом самого поэта. В музее А. Цветаевой хранится замечательная аудиоколлекция А. Лукьянова «Голоса поэтов». Несколько лет назад её подарила нашему музею Людмила Артуровна Мишанина из Казани. Выступление П. Антокольского из этой коллекции и смогли услышать участники конференции. Прозвучали стихи «Что такой жизнь поэта…», «Я убеждаюсь непрестанно…» и «Благословляю новый труд».

«Слово о поэте» сказала хранитель библиотеки Славянского центра Наталья Александровна Колодина:

Павлодарцев приветствовала учёный секретарь музея Марины и Анастасии Цветаевых в г. Александрове Эльвира Борисовна Калашникова:

Собравшиеся прослушали содержательный доклад внука П.Г. Антокольского – Андрея Тоома и его супруги Анны Тоом (США) «Павел Антокольский и Серебряный Век русской поэзии»:

(Все доклады будут публиковаться на сайте Славянского центра).

Несколько выступлений посвящалось поэме Павла Антокольского «Сын». В этом году исполняется 80 лет со дня начала Великой Отечественной войны, и эта тема сегодня как никогда актуальна…

Сообщение Эльвиры Калашниковой “Моё знакомство с поэмой П. Антокольского «Сын»” прочла сотрудник музея Нина Ивановна Новосельцова:

Очень приятно, что в работе конференции поучаствовал (онлайн) наш известный литературовед, музыковед, профессор Наум Григорьевич Шафер. Он также говорил о поэме «Сын».

 

«Проблема смерти и бессмертия в поэме П. Антокольского “Сын”» - так назывался доклад студентки Павлодарского педагогического университета Кристины Дмитриевой.(Руководитель - Старченко Г.Н., кандидат педагогических наук, доцент Высшей школы гуманитарных наук  Павлодарского педагогического университета).

 А гостья из Италии, наша землячка Татьяна Александровна Алексенко выступила с докладом  «Поэма Павла Антокольского «Сын» о сыне?»

Очень интересный доклад представила на конференцию Ирина Михайловна Невзорова, член Союза писателей Москвы (Москва): «Семь чертей пригожих»: Павел Антокольский – поэт глазами поэтов».

      Лариса Ивановна Деркунская рассказала о книге «Воспоминания о Павле Антокольском».

 Девятиклассница из Железинской школы №1 Анастасия Васильева подготовила интересное сообщение «Стихотворение «Марина» Павла Антокольского». (Руководитель Е.В.  Брулевич).  Педагог из с. Енбекши Железинского района Жанар Абаевна Жамбусинова прочла стихотворение П. Антокольского, посвящённое Марине Цветаевой:

Студентка педагогического университета Владимира Трушина написала доклад «Основные мотивы лирики Павла Антокольского». (Руководитель - Старченко Г.Н., кандидат педагогических наук, доцент Высшей школы гуманитарных наук  Павлодарского педагогического университета).

     Лидия Семёновна Прохорова рассказала об эссе Анастасии Цветаевой «О Павлике Антокольском»: 

Татьяна Сергеевна Корешкова представила доклад «Гений памяти. Переписка А.И. Цветаевой и П.Г. Антокольского»:

     О.Н. Григорьева рассказала о книге Павла Антокольского «Далеко это было где-то…»

     Внук А.И. Цветаевой Геннадий Васильевич Зеленин рассказал о том, как он впервые услышал имя Антокольского. Это было в посёлке Печаткино Вологодской области осенью 1947 года, когда в семью Трухачёвых-Цветаевых приехала дочь Марины Цветаевой Ариадна Сергеевна Эфрон. «Бабушка Ася и тётя Аля называли фамилию «Антокольский» и говорили о нём. Я, девятилетний мальчишка, крутился рядом… Конечно, я ничего не знал тогда об Антокольском… И Анастасия Ивановна Цветаева была для меня просто бабушкой, а дочь великой Марины Цветаевой – просто тётей Алей. Но об Антокольском они говорили долго, это я запомнил…»

Замечательные слова процитировала Галина Васильевна Самойлик. В полной мере можно их отнести к Павлу Григорьевичу Антокольскому: «В определённом смысле я никогда не умру, потому что частицы моего Я , мои статьи, книги разлетелись осколками на века, попав на плодотворную почву молодых, пытливых умов, изменив ход их бытия, и теперь уже не просто провести границу, где они, а где Я…

Именно слово делает людей бессмертными…» (Крис Касперски)

     Конференция продолжалась два часа, но прошла на одном дыхании.

В завершение Т.А. Алексенко объявила итоги конкурса конкурса художественных работ «ANiMA-2021» (творческий международный итальянско-казахстанский проект). Организаторы конкурса – Славянский культурный центр Павлодара, музей Анастасии Цветаевой и международное агентство Avental (Италия) посвятили конкурс Дню славянской письменности и культуры и 25-летию Славянского культурного центра.

Объявлены итоги конкурса художественных работ «ANiMA-2021» (творческий международный итальянско-казахстанский проект). Организаторы конкурса – Славянский культурный центр Павлодара, музей Анастасии Цветаевой и международное агентство Avental (Италия) посвятили конкурс Дню славянской письменности и культуры и 25-летию Славянского культурного центра. На конкурс было представлено более двухсот работ от 150 участников.

Дипломами награждены:

Диплом «За высокий профессионализм» — Галина Беспалова

Диплом «За язык художественного выражения» — Александр Колодин

Диплом «За самый яркий образ» — Давлет Шамсетдинов

Диплом «За лучшее создание образа народных традиций» — Никита Пархоменко

Диплом «За лучшее прочтение русской сказки» — Лаура Шекенова

Диплом 1 степени — Карина Тулегенова

Диплом 2 степени — Сергей Хлопаев

Диплом 3 степени — Карина Мусабаева

Поздравляем победителей!

Отмечены самые юные (пятилетние) участники конкурса:  Малика Жумабаева, Алиса Русинович, Мария Бирт, Елизавета Лейко, Әмина Темiржан.

На фото: картина Карины Тулегеновой (Павлодар).

Сегодня, 6 мая, в день Святого Георгия Победоносца, мы вспоминаем Георгия Эфрона, сына Марины Цветаевой. Он погиб в 1944 году в Белоруссии, в 19 лет…

Как талантлив был этот юноша…

Вечная слава им, отдавшим жизнь за Победу.

В день великого праздника Светлого Воскресения мы вспоминаем, каким глубоко верующим человеком была Анастасия Ивановна Цветаева. Но каким непростым и нелёгким был её путь к истинной вере!

В статье «Мой путь к религии» А.И. Цветаева писала:

«…После всех моих душевных испытаний, в которых открылась душа к начаткам духовного, когда вера явилась плодом пережитого в течение лет, тогда мне стало ясным, что Бог познаётся не головой, не мозгом, а душою и сердцем.

…Туман рассеивался. И тихий свет Православия засветился в душе…

Через аресты, допросы, тюрьмы, 10-летний лагерь, через сосланность «навечно» в Сибирь…

И не свечки и хор, к коим сотни людей годы ходят, лепят себя верующими, а понятие о покаянии и исповеди и о Чуде Причастия. И как радостно мне каждое воскресенье, в 97 лет, если позволяет здоровье, с добрым спутником ездить к Исповеди и с Причастием во рту идти к теплоте и кусочку просфорки, жарко молясь о близких и об их покаянии и молитве, зная, что сейчас моя молитва идёт к Богу, как пущенная с тетивы стрела…

…И не есть ли мой путь к Богу – путь к Богу России, вернувшейся после 70 лет – в отчий Дом».

Эта статья была опубликована в 1997 году в московском журнале «Встреча» (№ 2-3). Совсем недавно, перед Пасхой, прислал нам этот журнал Всеволод Михайлович Кузнецов из Москвы.

Здесь же опубликованы воспоминания В. Кузнецова об А. Цветаевой и редкий снимок – Анастасия Ивановна вместе с Доброславой Анатольевной Донской в Храме Большого Вознесения, 1991 год.

Фото В.М. Кузнецова.

В книжном фонде нашего музея хранится много книг с автографами А. Цветаевой (подарки Ольги Андреевны Трухачёвой). Что интересно, Анастасия Ивановна дарила книги родным не только на дни рождения, но и на православные праздники – Рождество, Пасху. Какая прекрасная традиция!

Вот несколько надписей, адресованных внучке Рите и сыну Андрею Борисовичу Трухачёву:

Будем хранить и приумножать славные цветаевские традиции!

С великим праздником, дорогие друзья!

ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ!

29 апреля в музее А. Цветаевой состоялась презентация новых поступлений за апрель. Книжный фонд музея пополнился на десять интересных изданий.

Благодаря нашим друзьям из Москвы Ирине Карташевской и Станиславу Айдиняну мы получили в подарок книгу Юрия Гурфинкеля «Ещё легка походка…» Анастасия Цветаева и её современники» (Москва, Серебряные нити, 2021).

Юрий Ильич Гурфинкель, доктор медицинских наук, ведущий научный сотрудник МГУ им. Ломоносова, был близко знаком с А.И. Цветаевой в течение 17 лет, сопровождал её в поездках в Коктебель и Голландию. В книгу включены пять эссе, посвященные А.И. Цветаевой, написанные в разные годы. Два из них – «Белый кофе» и «Анастасия Цветаева и Александр Чижевский» публикуются впервые.

Книга для нашего музея бесценная! Огромная благодарность от нас и Ю.И. Гурфинкелю, и нашим верным друзьям – Станиславу Артуровичу Айдиняну, который помогал автору в работе над ней, и Ирине Дмитриевне Карташевской, выславшей её в Павлодар.

Не менее ценные издания прислал Всеволод Михайлович Кузнецов из Москвы. Это журналы «Встреча» и «Россияне», в которых много редких публикаций о Марине и Анастасии Цветаевых, а также небольшой стихотворный сборник автора, в котором есть стихотворение, посвящённое А.И. Цветаевой:

Два солидных издания по истории русской эмиграции, а также путеводитель А. Балакина «Цветаевской тропой» прислала в музей член Союза писателей Москвы, известный цветаевед Ирина Михайловна Невзорова:

Из Новосибирска от Елены Николаевны Стражелковской мы получили сборник «сибирских текстов» двух авторов – Марины Цветаевой и Константина Бальмонта (вступительная статья и комментарии Светланы Корниенко). Поэма М. Цветаевой «Сибирь» (1930) и стихи о Сибири К. Бальмонта «Голубая подкова» (1935) снабжены обширным научным аппаратом: вступительной статьёй, подробными историческими и литературными комментариями. Книга дополнена специально созданными для этого издания иллюстрациями новосибирских художников.

Мы сердечно благодарим всех дарителей и надеемся, что новые поступления заинтересуют павлодарских почитателей таланта сестёр Цветаевых.

 

21 апреля в музее Анастасии Цветаевой побывали журналисты из Алматы – ведущий агентства православных новостей алматинского радиоканала «Восток FM» и радиопередачи «Пять причин с Константином Козловым» Константин Козлов вместе с кинооператором. Гости с интересом познакомились с экспозицией музея и его экспонатами, посмотрели фотоальбом со снимками старого Павлодара. Особо интересовал Константина вопрос обращения к вере А.И. Цветаевой. В нашем музее хранятся иконки из личного иконостаса писательницы, которые передала в Павлодар её внучка Ольга Трухачёва. Гости много фотографировали и снимали для передачи.

Иконка Святителя Пантелеймона, которая была с А.И. Цветаевой в годы ссылки в Пихтовке.

Интересовались журналисты историей написания книги «Воспоминания». После посещения музея они побывали у дома по ул. К. Маркса (сейчас ул. А. Букейханова), где в 1957-1959 годах жила семья Трухачёвых-Цветаевых, и где Анастасия Ивановна начала писать главную книгу своей жизни; в Ленпарке, где любила гулять А.И. Цветаева с внучками, а сейчас проводятся Цветаевские костры и висит памятная доска.

Сценарист, актёр, журналист Константин Козлов в музее.

 

Фото Т. Корешковой.

 

 

18 апреля в музее А. Цветаевой прошло традиционное тематическое мероприятие под названием «Из фонотеки музея. А.И. Цветаева о старшей сестре Марине».

Звук, запечатлённый на аудионосителях: пластинках, кассетах – сохраняет речь, мелодию голоса и много интересных фактов о жизни и быте прошлого. Живое слово, зафиксированное на звуковых дорожках, возвращает нас к вечной истории…

В фондах павлодарского музея, благодаря биографам А.И. Цветаевой Глебу Казимировичу Васильеву и Галине Яковлевне Никитиной хранятся не только рукописи и книги писательницы, но и аудиозаписи её встреч, интервью. 27 аудиокассет – это бегущая по звуковым дорожкам история эпохи, рода Цветаевых.

Дом Цветаевых всегда был заполнен музыкой. Роскошно, почётно в залах и комнатах в разное время стояли граммофон, патефон или радиопроигрыватель, о чём свидетельствуют переданные в фонд музея Ольгой Андреевной Трухачёвой патефонные и виниловые пластинки.

А «Дневники» Георгия Эфрона, сына Марины Цветаевой, рассказывают о духе радиопередач предвоенного периода в Москве…

На очередной встрече в музее мы обратились к аудиозаписи телепередачи Ленинградской студии «Настанет свой черёд» от 27 марта 1991 года, где Анастасия Ивановна Цветаева рассказывает о сестре Марине. «Глебы» смогли сохранить это в аудиозаписи. К счастью, сегодня у нас также есть возможность и просмотреть запись этого фильма.

Мероприятие ведёт Т.С. Корешкова

Живой голос А.И. Цветаевой, её трепетные воспоминания о сестре, о старой Москве, об отце Иване Владимировиче Цветаеве помогают нам в 21 веке глубже проникнуть в суть рода Цветаевых.

На встрече аудиозапись хорошо проиллюстрировали и дополнили эссе А. Цветаевой «О сестре моей Марине» (из книги «Неисчерпаемое»), о котором рассказала Лариса Ивановна Деркунская, и  публикация Ольги Григорьевой в республиканском литературном журнале «Простор» (№ 2, 2021) о военных годах в жизни А.И. Цветаевой. Об этом говорила Лидия Семеновна Прохорова.

Л.И. Деркунская

Л.С. Прохорова

В завершение встречи прозвучали в аудиозаписи стихи Марины Цветаевой в исполнении её младшей сестры Анастасии.

Т. КОРЕШКОВА.

 

По просьбе активистов Славянского центра автор фотовыставки «Дорогами “Воспоминаний”. Цветаевские места Италии» Татьяна Алексенко провела нам ещё одну «экскурсию» по Италии. На фотовыставке, как мы уже писали, было представлено лишь 40 снимков, а сделано было в Цветаевских местах Италии более 10 тысяч фотографий! К примеру, на выставке был представлен лишь один снимок из знаменитого музея под открытым небом – генуэзского кладбища Компосанто:

Т. Алексенко на открытии фотовыставки

В «Воспоминаниях» А.И. Цветаева пишет:

«На другой день папа повел нас на знаменитое генуэзское кладбище Camposanto (Святое поле)…

Оно понравилось нам так сильно и искренне, что и Микеланджело бы не помог! Темная, резная хвоя кипарисов, густая, как шерсть на дворняге (с подпушком!), невиданного цвета лиловое небо, запах лавра, растопленный в нежной жаре дня (после московских осенних дождей), и под этим – взмах мраморных крыл в каменной тишине кладбища, города склепов и памятников над когда-то тут ходившими, дышавшими, как и мы. Что за дело могло быть нам, в десять и восемь лет, что поза плачущей мраморной женщины, коленопреклоненной у мраморной плиты, – не в меру патетична? И не то ли, что именно мы чувствовали меж могил, выражал чей-то точеный мраморный палец у мраморных губ? Не та же ли серебряная тишина сковывала их – и нас? Завороженные, ходили мы по белому городу мертвых, воскрешая под спудом недвижных глыб – жизнь смолкших под ними людей»...

 

И, как сёстры Цветаевы в детстве, мы тоже были заворожены красотой мраморных скульптур…

 

Ещё один цикл фотографий – окрестности Генуи, удивительные по красоте пейзажи с виноградниками…

 

Лариса Ивановна Деркунская открыла гостье ещё одну грань связи Цветаевской семьи с Италией. Она рассказала об очерке А.И. Цветаевой «Соловьиная кровь» (книга «Неисчерпаемое»), где говорится о предполагаемом родстве первой жены И.В. Цветаева Варвары Дмитриевны Иловайской с великой итальянской певицей Аделиной Патти…

 

Лариса Ивановна вручила новое издание музея – книгу-альбом «Цветаевские кошки» Татьяне Алексеевне Горбуновой, которая в своё время открыла ей творчество А.И. Цветаевой. Татьяна Алексеевна была одноклассницей старшей внучки писательницы, Маргариты Трухачёвой.

 

Затем мы переместились в офис Славянского центра, где Татьяна Алексенко преподнесла в качестве благодарности за организацию своей фотовыставки вот такой необыкновенный торт! Эту фотографию с книгой «Воспоминания» в Нерви, на берегу Лигурийского моря, мастера из павлодарского «Кренделя» поместили на вафельную основу! За чаепитием обсуждались новые творческие проекты и предстоящая в мае традиционная Цветаевская конференция…

 

3 апреля в музее Анастасии Цветаевой состоялась презентация книги-альбома «Цветаевские кошки».

Фоторепортаж вела Елена Игнатовская:

 На фото: Книгу представляет директор музея, составитель книги Ольга Николаевна Григорьева.

Председатель Славянского центра Татьяна Ивановна Кузина поздравляет коллектив музея с новым удачным творческим проектом. Над книгой-альбомом работали О. Григорьева, Т. Корешкова, Л. Деркунская, Л. Прохорова. Собравшиеся отметили их труд аплодисментами!

 Кроме произведений Анастасии Ивановны Цветаевой и её фотографий с кошками, в книгу вошли и работы павлодарцев. Галина Юнеман исполнила свою песню «Кошки».

 

Гуляра Шамилевна Чистякова поёт свою песню «Песием», что по-татарски  значит «кошечка».

 Свои стихотворения из книги - «Коты прилетели!» и «Совет доктора» читает Елена Игнатовская.

 

А Людмила Бевз не просто прочла своё стихотворение «Заведите кошку», но и спела!

Впечатлениями о книге делится Елена Вайберт.

О работе над сборником рассказывает Татьяна Корешкова.

Внук А.И. Цветаевой Геннадий Васильевич Зеленин рассказал о кошках, которые жили у Анастасии Ивановны в Пихтовке, в годы ссылки. Когда подростком Геннадий Васильевич вместе с мамой Ниной Андреевной Трухачёвой и младшей сестрой Ритой приехали к бабушке в Пихтовку (Новосибирская область), у Анастасии Ивановны было пять кошек. Они и «лечили» её, и успокаивали, и согревали в холодные зимние ночи, и восполняли недостаток общения… Они её спасали. Геннадий Васильевич запомнил, что даже когда бабушка молилась, кошки были рядом с ней…

Внимательно слушала рассказ Геннадия Васильевича молодёжь.

На презентации звучали слова благодарности коллегам – мемориальному Дому-музею Марины Цветаевой в Болшеве и литературно-художественному музею Марины и Анастасии Цветаевых в Александрове за предоставление ряда редких фотографий; друзьям музея Станиславу Айдиняну, Ирине Карташевской, Эльвире Калашниковой за помощь в составлении книги-альбома. Спасибо коллективу типографии «Сытин А.А.» и дизайнеру-верстальщику Юлии Лаптевой, творчески и неравнодушно подошедшей к оформлению нашего альбома! Мы благодарны далёкому другу музея Розалии Бунчик и её семье за материальную поддержку издания. Наши слова признательности внучке А.И. Цветаевой Ольге Андреевне Трухачёвой и за материальную, и за духовную, и за душевную помощь в реализации всех музейных проектов!

Авторам книги были вручены авторские экземпляры. А все желающие могут приобрести это подарочное издание в книжном магазине «Эврика» или в самом музее (Дом Дружбы, оф.210, по воскресеньям с 12.00).

 

 

 

Положение о IX павлодарской Цветаевской

читательской конференции

24 мая 2021 года, в День славянской письменности и культуры, в Павлодаре состоится традиционная  IX Цветаевская читательская конференция. Она будет посвящена 125-летию со дня рождения Павла Григорьевича Антокольского (1896-1978) –  замечательного поэта, друга Марины и Анастасии Цветаевых.

Предлагаются темы для выступлений:

1.     Эссе А.И. Цветаевой «Мои воспоминания о Павлике Антокольском» (книга «Неисчерпаемое», М., 1992 – с.44). В интернете: https://imwerden.de/pdf/tsvetaeva_anastasiya_neischerpaemoe_1992_text.pdf

2.     Книга «Гений памяти: переписка А.И. Цветаевой и П.Г. Антокольского» (М., ДМЦ, 2000). Можно выделить тему: «Письма П.Г. Антокольского в Павлодар».

3.     Стихи Павла Антокольского, посвящённые Марине Цветаевой.

4.     Марина Цветаева «Повесть о Сонечке». Павел Антокольский как один из главных персонажей повести.

5.     О книге «Павел Антокольский. «Далеко это было где-то…» (М., ДМЦ, 2010).

6.     Книга «Воспоминания о Павле Антокольском» (М., 1987).

7.     Павел Антокольский о Марине Цветаевой в своей автобиографической повести «Мои записки» (в книге: Павел Антокольский «Далеко это было где-то…»).

8.     Тема «П. Антокольский – М. Цветаева» в сборниках материалов научных конференций московского Дома-музея Марины Цветаевой.

9.     Поэма П. Антокольского «Сын».

10. Лирические стихи Павла Антокольского.

11. Вехи биографии П.Г. Антокольского.

                   Возможен выбор темы по своему усмотрению.

Предполагается очно-заочное участие.

При благоприятной эпидемиологической обстановке конференция состоится 24 мая в 12.00 в конференц-зале Дома Дружбы (Павлодар, ул. Машхура Жусупа 35/1, 1 этаж)

Тексты выступлений на конференции (1-2 страницы формата А4, кегль 14) и краткие сведения об авторе (в этом же файле) необходимо отправить до 20 мая 2021 года на адрес: ogrig@bk.ru

Всем участникам будет выдан сертификат участника IX павлодарской Цветаевской читательской конференции. 

Организаторы: Музей Анастасии Цветаевой, Славянский культурный центр Павлодара.

Из фондов музея Анастасии Цветаевой.

28 марта в музее прошло мероприятие из цикла «Окружение А.И. Цветаевой»:  «Звучащее слово». К 100-летию актрисы Людмилы Джигуль».

 

Людмила Ивановна Джигуль, заслуженная артистка Украины, родилась 5 апреля 1921 года. Работала в Киевском русском драматическом театре им. Леси Украинки, потом в Киевской филармонии, выступая с чтецкими программами. Впервые к поэзии Марины Цветаевой она обратилась в 1969 году, а с Анастасией Ивановной Цветаевой познакомилась в 1970-ом. Она описывает это знакомство в своей статье «Любовь с первой встречи», которая вошла в книгу «Последний луч Серебряного века» (Москва, ДМЦ, 2010). Людмила Джигуль начала читать стихи Цветаевой для широкой публики в те годы, когда поэзия Марины Ивановны только-только приходила к читателям…

«В 1969 году, - пишет она, - я впервые прочла в зале Киевской филармонии новую программу: «Поэзия и проза Марины Цветаевой». Было столько народа, что многие стояли в проходах зала, сидели на сцене, слушали за пределами зала – на лестничной площадке. Мне трудно описать атмосферу восторга и счастья, царившую в зале. Я видела радостные, просветлённые лица, понимала, сколь гениальны стихи и проза Марины и какой это величайший для меня дар свыше – иметь возможность произносить слова и мысли Марины со сцены. Затем гастроли с программой Марины в Тбилиси, Ереване, Баку, Красноярске, Норильске…»

После этих концертов Людмила Ивановна решилась написать А.И. Цветаевой, приложила к своему рассказу афишу. Довольно скоро получила ответ. Анастасия Ивановна приглашала артистку в гости. В 1970 году, когда у Л. Джигуль были гастроли в Ленинграде, она специально заехала в Москву, чтобы повидаться с А. Цветаевой. Людмила Ивановна в своей статье описывает знакомство с писательницей. «Я читала ей стихи и была счастлива, что моё исполнение, моя манера чтения стихов Марины понравилась Анастасии Ивановне. …Потом Анастасия Ивановна позвонила своим друзьям Куниным и сказала: «Мы с Людмилой Ивановной едем к вам…»

   Одно из посещений дома Куниных описывает в своих воспоминаниях и Ирина Дмитриевна Карташевская (она вспомнила о своём знакомстве с Л.И. Джигуль по просьбе нашего музея):

«Мы с Анастасией Ивановной поехали к 22-м часам к Куниным, которые тогда еще жили около станции метро Лермонтовская (теперь станция Красные ворота). Собрались в комнате у Евгении Филипповны человек 10. А.И. взяла тетрадь и ручку и представила собравшимся Людмилу Джигуль, актрису. А.И. попросила читать стихи своей сестры. Было видно, как волновалась Людмила Ивановна. Мы все слушали с большим интересом. А.И. сделала за все время чтения три замечания в тетраде. Не прерывала.  Потом очень хвалила и говорила добрые слова Л. Джигуль.  А.И вспоминала своего друга Макса Волошина, как он читал. Я слушала, разинув рот. Все было очень интересно. Хотя к тому времени я слышала многих чтецов-актеров, но рядом были Анастасия Ивановна, и Людмила Ивановна, и прекрасный Дом Куниных, еще в той, старой Москве! И Е.Ф. Кунина читала свои стихи… Дом Куниных – это прямо 19 век! Мы и потом виделись дома у А.И. с Л.И. Джигуль. Потом Людмила Ивановна писала нам в Кясму, Эстония. А в 1985-86-88-89 я бывала в гостях в Киеве у Л.И. Джигуль. У себя дома Людмила Ивановна тоже читала. Мы ходили вместе в Киевскую филармонию, она уже там работала. Я много гуляла по Киеву и жила рядом с домом, где жила в Киеве А. Ахматова. Конечно, вдоль и поперёк исходила Крещатик… Последний раз я была в Киеве в 1989 году. Я звонила иногда Людмиле Ивановне, но мы больше не увиделись. Она ушла из жизни в 2010 году.

Когда запланировали создать серию пластинок со стихами поэтов Серебряного века, А.И. Цветаева настояла на том, чтоб стихи Марины Цветаевой читала обязательно Л.И. Джигуль».

 

     О Людмиле Джигуль рассказывала на встрече в музее Татьяна Сергеевна Корешкова. Она показала эту пластинку, выпущенную в 1981 году, из фондов нашего музея с автографом А.И. Цветаевой, адресованным её друзьям и биографам Глебу Казимировичу Васильеву и Галине Яковлевне Никитиной (Галина Яковлевна и подарила эту пластинку нашему музею). 

На конверте написано: «Дорогим Гале и Глебу в память моей работы с Л.И. Джигуль с надеждой, что она хорошо читает. С любовью! А. Цветаева. 25.XI.83».

На пластинке представлено 20 стихотворений Марины Цветаевой. Собравшиеся послушали стихи в исполнении Людмилы Джигуль. Режиссёром записи названа А.И. Цветаева:

Т.С. Корешкова процитировала слова Анастасии Ивановны из письма В.Я. Ионасу от 28.03.1979:

«29-го будет в Малом Зале филармонии им. Глинки вечер стихов Марины. Моя любимая  чтица Людмила Ивановна Джигуль. (Киевлянка). Читает, думаю, лучше всех».

Вот ещё один пример «Цветаевской мистики»! План мероприятий музея был составлен в конце прошлого года. А эти слова из переписки А. Цветаевой с В. Ионасом мы нашли перед подготовкой к встрече, в начале марта. И оказалось, что даты совпали – 28 марта Анастасия Ивановна написала эти слова! Именно на 28 марта (спустя 42 года)  и была запланирована наша встреча, посвящённая Л. Джигуль!

     Анастасия Ивановна выразила свою оценку работы актрисы в области художественного слова в своей дарственной надписи на книге «Воспоминания»:

     «Дорогой, милой и умной! Что так редко среди чтиц! – Людмиле Ивановне Джигуль – с любовью и добрыми пожеланьями здоровья, упорства на сдержанности в чтении – не бойтесь одиночества в этом среди современниц – оно самая высшая марка! Храни Вас Бог! Анастасия Цветаева. 2.II.1981 г.»

   Судя по этой надписи, А.И. Цветаева очень ценила в исполнении стихов М. Цветаевой именно сдержанность…

 

     Украинский журналист Александр Москалец писал об одном из выступлений Людмилы Джигуль в музыкальной гостиной Национальной библиотеки Украины им. В.И. Вернадского:

     «Литературный концерт предоставляет сразу несколько неоценимых возможностей. Он демонстрирует культуру речи, заставляет не только слушать, но и слышать, и, наконец, дарит совершенно недоступную при чтении интонационную гамму, которая, по сути, составляет основу индивидуальной актерской интерпретации того или иного текста. Как много сразу! Сколько работы для души, сколько духовного обогащения и суггестивной силы может таиться в таком концерте! Поэтому хочется, чтобы традиция поэтических вечеров в актерском исполнении не умирала. Ведь сейчас у нее есть шанс получить второе дыхание.

     Вспоминается начало 90-х. Людмила Ивановна читает бунинское «Слово», чеканно произнося: «Молчат гробницы, мумии и кости,/ — Лишь слову жизнь дана: /Из древней тьмы на мировом погосте/ Звучат лишь Письмена». Этому закону вечной жизни слова Людмила Джигуль верна и сегодня. Давайте и мы не будем забывать о нем, дабы в один прекрасный день не очнуться на объятом бессильной тишиной мировом погосте…»

   Пожелания журналиста о том, чтобы традиция поэтических вечеров в актерском исполнении не умирала, поддержали присутствующие на нашей встрече павлодарские поэтессы Елена Вайберт, Людмила Бевз и Елена Игнатовская:

     Нашему мероприятию можно было дать название «Забытые имена». Действительно, сейчас мало кто помнит и на Украине, и в России имя этой замечательной актрисы, совсем немного сведений о ней и в интернете, нам удалось найти только один снимок Людмилы Джигуль. Но Слово живёт вечно, стихи в её исполнении звучат. И мы рады, что музей Анастасии Цветаевой хранит память о таких людях.

 

Закрытие фотовыставки Татьяны Алексенко «Дорогами «Воспоминаний». Цветаевские места Италии» стало настоящим путешествием по этой солнечной стране! Автор назвала это фотопрезентацией «Невошедшее».

В поездках по Цветаевским местам Татьяна сделала более 10 тысяч фотографий! Всего 40 было показано на выставке, и вот сегодня, 27 марта,  несколько десятков мы увидели на экране в зале искусств областной библиотеки им. С. Торайгырова. Присутствующие убедились ещё раз в очаровании Нерви, где в детстве в «Русском пансионе» жили Марина и Анастасия Цветаевы; прошлись по улицам и паркам Генуи и полюбовались красками моря…

Уникальны фотографии «Русского пансиона» изнутри – там шёл ремонт, и теперь этих стен, которые помнили маленьких сестёр, уже никто не увидит…

А вот мостик через железную дорогу, по которому бегали Марина и Ася от пансиона к морю, сохранился:

 

Были и новые открытия. Оказывается, в Сорренто есть памятник Максиму Горькому (к которому в 1927 году ездила Анастасия Цветаева):

Увидели мы и фотографии города Помпеи, и жерла вулкана Везувий, куда тоже поднялась неутомимая путешественница!

Фотографии сопровождались подробными и эмоциональными комментариями автора:

Фотопрезентация «Невошедшее» удалась на славу, зрители благодарили Татьяну длительными аплодисментами! Председатель Славянского центра  Татьяна Ивановна  Кузина в знак благодарности накинула ей на плечи павловопосадский платок:

 А на память от музея Анастасии Цветаевой итальянской гостье был вручён календарик музея, который только сегодня был отпечатан в мастерской Александра Васильевича Пархоменко:

Людмила Николаевна Бевз подарила Т. Алексенко сборник посвящений павлодарских поэтов, а также свои книги:

Фотовыставка Татьяны Алексенко «Дорогами «Воспоминаний». Цветаевские места Италии» стала ярким событием в культурной жизни города!

Выставка в областной библиотеке закрывается, но впереди новые проекты, новые встречи и презентации!