Блоги

В плане тематических мероприятий музея тема 22 ноября  звучит так: «По страницам «Воспоминаний» А. Цветаевой. О поездке сестёр Цветаевых на похороны Льва Толстого в ноябре 1910 года».

Несомненно, сёстры Цветаевы были очень литературоцентричны, и когда 7 ноября 1910 года (20 ноября по новому стилю) на станции Астапово Рязанской губернии умер великий писатель и мыслитель Лев Николаевич Толстой, Марина и Ася не могли остаться в стороне от этого события общероссийского – и даже мирового масштаба.

Перечитывая главу «Воспоминаний» под названием «Похороны Льва Толстого», не только проникаешься атмосферой тех дней; восхищаешься  (как всегда)  прекрасным языком писательницы и её уникальной памятью, сохранившей для потомков столько мельчайших интересных подробностей; поражаешься ещё и тому, как изменились времена и нравы… 110 лет назад болезнь и смерть писателя волновали миллионы людей по всему миру. В газетах печатались сводки о состоянии его здоровья. А потом страшная весть – Лев Толстой умер. Как пишет Цветаева: «Тогда вся Москва подымается – ехать на похороны! Переполнены – или остановлены – трамваи. Толпы. Студенческие демонстрации… Улицы запружены… Папа запрещает нам ехать, идти куда-то: могут быть беспорядки, стрельба…» Но 18-летняя Марина и 16-летняя Ася просто убежали из дома.

Анастасия Цветаева, 1910 г.

И вот они в поезде, в волнении от того, «что – удалось! Что – едем! Что увидим - в первый раз (и в последний) Льва Толстого! Героя! Замученного властью, отлучённого от церкви за то, что хотел думать по-своему, проповедовал, веря в Бога по-своему! А дома – жена, эта Софья Андреевна, отравившая жизнь гению! Ушёл! Хоть умереть-то ушёл из дому!»

Надо сказать, взгляды Анастасии Ивановны на личность и творчество Льва Толстого были неоднозначны и очень менялись в течение её долгой и нелёгкой жизни. «Величавые дни смерти Льва Толстого…» - пишет она в романе «Аmor», вспоминая юность. А в  своём первом письме к Максиму Горькому в 1926 году она писала: «Льва Толстого не выношу как проповедника, жалею, и – раздражает…»

Упоминание персонажей Толстого встречается на многих страницах «Воспоминаний». Читая после смерти матери её дневник, «историю маминой любви, в её семнадцать лет, к некоему “С.Э.”, артиллерийскому офицеру», Анастасия Ивановна отмечает, что он был похож на князя Андрея Болконского: «Горечь в нём была и тонкость суждений».  С этим же персонажем «Войны и мира» сравнивает А. Цветаева Константина Родзевича – героя «Поэмы горы» Марины Цветаевой.

Судьбы персонажей великого романа Толстого влияли на самоощущение и поведение людей. Описывая своё состояние во время первой беременности, Анастасия Ивановна констатирует, что чувство её было такое: «Надо ещё – выжить».  Недавно она прочла «Войну и мир»… «Смерть родами матери Николеньки Болконского жила в душе. Может быть, отсюда было моё ожидание того же?»

Несколько раз упоминаются в произведениях А. Цветаевой люди, которые, по её словам, послужили прототипами персонажей «Войны и мира». Вот автор описывает в «Воспоминаниях» взаимоотношения Макса Волошина с матерью Еленой Оттобальдовной: «Пра (так называли мать Волошина близкие – О.Г.) ведь его воспитала одна. С мужем рано рассталась. С него, говорили, Толстой писал Стиву Облонского…»

А прототипу Наташи Ростовой А. Цветаева посвятила свой небольшой рассказ «Памяти Татьяны Андреевны Берс». Писательница-мемуаристка Т. Берс-Кузминская была младшей сестрой жены Льва Толстого – Софьи Андреевны. По признанию самого писателя, она послужила (вместе с Софьей Андреевной) прототипом Наташи Ростовой.  В 2000 году биографы А.И. Цветаевой «Глебы» (Г.К. Васильев и Г.Я. Никитина) издали небольшую книжку рассказов Анастасии Ивановны под названием «Воспоминания о муфте», куда вошёл и этот рассказ. А Цветаева пишет в нём, как в годы гражданской войны в Крыму, в Судаке, оказавшись с сыном Андреем в больнице Красного Креста, она познакомилась с внучкой Татьяны Берс, тоже Татьяной. Отсюда и подзаголовок рассказа – «Воспоминание о внучке Наташи Ростовой». Цветаева называет её «второй кавалерист-девицей», так как Татьяна-младшая участвовала в боевых действиях, переодевшись в мужскую форму, как известная Надежда Дурова…

Итак, вернёмся к «Воспоминаниям». Коротко содержание этой главы о похоронах Толстого (в части 10 - «Юность. Москва. Крым. Москва»)  Анастасия Ивановна изложила в телефонном разговоре с Галиной Яковлевной Никитиной 5 февраля 1988 года (из книги «Телефон на Б. Спасской. 1988», Москва, 2003, самиздат, составители Глебы): «…В то время в Москве очень боялись демонстраций, так как умер Лев Николаевич. И папа, боясь всех этих волнений, не разрешал нам ехать. Но этого ничего не было. И мы, ослушавшись папу, поехали. Марина успела надеть ботинки, а я как была в туфельках на каблуках, так и выскочила… и весь путь проделала на отмерзших ногах. Они у меня совершенно закостенели до самых колен. Марина пожалела меня, и мы не пошли на кладбище, а только заходили в дом и прошли мимо него. И поехали обратно. Туда мы ехали в первом классе, потому что было пущено много дополнительных поездов. А обратно, так как мы истратили все деньги, мы ехали в третьем классе…» (этот рассказ Анастасии Ивановны был связан с тем, что она участвовала в съёмках документального фильма о Л. Толстом, но эти слова потом в фильм не вошли).

На станции Козлова Засека сёстры провели всю ночь. Горели костры, студенты пытались навести порядок в толпе, устраивали цепи, пели революционные песни. Все ждали поезда с телом Льва Николаевича. Перед рассветом стало ещё холодней, Ася уже не чувствовала ног…

Где-то в этой толпе и сёстры Цветаевы…

Похороны Льва Толстого

Поборов усталость и холод, сёстры всё же выстояли огромную очередь в дом Толстого и попрощались с любимым писателем. Лев Николаевич лежал в гробу в чёрной рубашке, «очень жёлтый, очень знакомый, только худее, с белой бородой… В этой комнате он писал “Войну и мир”…»

Если на прощании с Толстым Марина и Ася  «горят белым пламенем презрения» к его супруге, то с годами отношение к ней резко меняется. Цветаева пишет: «Если бы мне сказали тогда, что десятки лет спустя я буду плакать, ночью, над дневником этой женщины, дивясь жестокости Льва Николаевича, останки которого мы ждём сейчас с чувством, похожим на – обожествление…»

Инакомыслие Толстого, отлучённого за свои взгляды от церкви, стало для А. Цветаевой, особенно в последние годы жизни, просто неприемлемым. Владимир Ионас пишет в своих воспоминаниях («Анастасия Цветаева. Встречи. Переписка», журнал «Грани», №199, 2001): «Зная, что я люблю Толстого, что он – мой кумир, она противу всех светских правил, грубо и с раздражением чернила его в моих глазах, ссылаясь при этом на дневники Софьи Андреевны. Его религиозные взгляды вызывали у неё резкую отповедь, особенно его отпадение от Церкви. Когда я в разговоре ссылался на Толстого, говорила: “За Вашего Толстого молиться надо”. Для неё он был великим грешником».

Многие из тех, кто общался  с А. Цветаевой, касаются этой темы. Михаил Смирнов  вспоминает, как в Коктебеле Анастасия Ивановна, застав его за чтением газет, воскликнула: «Вот то, чего я не делала никогда в жизни!» Но потом сообщила о четырёх исключениях. И первым была названа смерть Льва Толстого. (М.О. Смирнов «Последний луч Серебряного века», в книге с одноименным названием, Москва, ДМЦ, 2010).  Но это «отступление от правил» и поклонение перед гением Толстого, опять же, было только в юности. А затем автор пишет: «О Толстом говорила не раз и всегда неодобрительно: “Ничего хорошего в этом человеке не нахожу”. Вспоминала свой вопрос к Горькому: “Знал ли Толстой, что он не добрый?” – и его ответ: “Знал. О себе говорил: “Старый, глупый старик, злой старик”. И, как бы продолжая слова Горького: “Так что гением он понимал глупость своего толстовства, и, может быть, вред своего толстовства… Ужасная смерть… Бог его наказал. Это какую же гордыню надо иметь, чтобы сравнить себя с Христом! Написал “Евангелие”…

…И он был нетерпим в быту. Например, однажды разбудил Софью Андреевну и потребовал клюквенного киселя… Ух, у меня бы он это потребовал! Я бы ему всю бороду измазала этим киселём!

…О маске Льва Николаевича Толстого Анастасия Ивановна сказала: “Вот человек, который пошёл против церкви; ужасная маска, в него как будто молотком вколочен страх смерти… и физическое страдание, и полное духовное смятение”…»

М. Смирнов пишет, что дважды слышал от А. Цветаевой отрицательную оценку «Анны Карениной»: «Более скучного романа, чем у Анны с Вронским, я не видела – ни одного поцелуя, ни одной прогулки при луне. И что она увидела во Вронском?»…

Довольно резкое суждение А. Цветаевой о великом писателе приводит в этой же книге («Последний луч Серебряного века») архимандрит Виктор (Мамонтов) в статье «Языком сердца»: «Лев Толстой – прекрасный психолог, стилист, но всё очень навязчиво, всё время что-то объясняет. Упрощает. Колосс для средних людей». Какой контраст с оценками 1910 года, с отношением юных Марины и Аси к великому писателю и его уходу: «Такое событье – всемирное! Такая утрата! Быть русскими, быть близко – и не попасть на похороны… Долг каждого!»

Но каковы бы ни были поздние оценки А. Цветаевой Льва Толстого, основополагающие черты их творчества и жизни остались общими и неизменными, гуманистическими. Об этом замечательно написал Владимир Ионас. Размышляя о романе Цветаевой «Amor», о невероятно трудной борьбе человеческого духа, в которой Анастасия Ивановна одержала победу, он пишет: «Это и её ретроспективная оценка: решила отдать своё прошлое на суд и осуждение будущего. Смелая душа. Так же поступил и не милый её сердцу Толстой. Это – русская душа, известная нашей классической литературе, душа, стремящаяся к идеалу, ищущая покаяния за своё несовершенство, чисто человеческое несовершенство. Это – душа русской интеллигенции XIX века…»

Книга «Воспоминания» (Москва, АСТ, 2015)

О. Григорьева.