Блоги

Продолжаем знакомить читателей сайта с выступлениями участников Цветаевских конференций, посвящённых 130-летию А.И. Цветаевой.

Международная научная конференция "Спутники души моей": люди и книги в жизни Марины Цветаевой ".

Дом-музей Марины Цветаевой, 13-14 октября 2024 г.

Е.В. Титова (Вологда)

Анастасия Ивановна Цветаева как читатель Марины Цветаевой

   Необходимость освоения данной темы обусловлена целым рядом причин не только юбилейного (130 лет со дня рождения А.И. Цветаевой) характера. Решая любые вопросы  цветаевоведения, мы всегда осознаем, насколько важно было бы освоить весь корпус эпистолярных и дневниковых документов, принадлежавших обеим сестрам в юности, прояснить их контакты в 1920-е годы, в том числе после 1922го,  получить более полное представление о заключавшей в себе художественный образ Марины части  рукописного наследия Анастасии Цветаевой: я имею в виду прежде всего утраченные романы «Нюрнбергская хроника», «Четвертый Рим» «Музей», а также выявить все упоминания о творчестве старшей сестры в опубликованных на сегодняшний день произведениях и письмах  А.И. Цветаевой.

          Однако и не имея возможности опереться на многие из  указанных выше текстов, мы все же располагаем той неутраченной частью литературного  наследия АИЦ, которая  позволяет составить сводный цитатный указатель, дополненный и откликами  (их гораздо меньше)  Марины Цветаевой на первую прозу Анастасии и ее же краткими характеристиками личности младшей, стихами, ей посвященными (в совокупности данные тексты представлены в павлодарском сборнике «Связующая век и миг»). Такое издание,  соединило бы и для специалистов и для более широкого читателя исследования и публикации разных жанров, предпринятые прежде всего Ст.А. Айдиняном, Мунирой Уразовой, Е.И. Лубянниковой, О.Н. Григорьевой, Е. М. Климовой, открыв  малоизвестные или неизвестные ранее  страницы в творческом общении двух сестер, проясняя идейно-художественные параллели и созвучия в их произведениях и одновременно разность их творческих устремлений.

          То, что я дальше обозначу в рамках доклада, можно воспринимать и как  частные первоначальные представления о композиционных принципах такого издания и как вариант истолкования отдельных цитат, отдельных фактов, взятых из всех доступных на сегодняшний день произведений АИЦ, их черновиков, писем и мемуарных  свидетельств. Сразу оговорюсь, что для скорейшего пополнения этого цитатного материала и последующих дополнений к указателю  необходимо объединение усилий музейщиков, архивистов и филологов  по выявлению и расшифровке  тех эпистолярных документов, в которых могут содержаться развернутые или лаконичные  характеристики отдельных произведений М.И. Цветаевой. В частных архивах еще могут хранится послания А.И. Цветаевой самым разным корреспондентам с конца сентября 1947г., то с момента появления писательницы в г. Соколе Вологодской области (Печаткино) и встречи там с А.С. эфрон, приехавшей с машинописными рукописями произведений матери, – до начала 1990-х годов.  Обнаружить такие тексты необходимо  и для более глубокого постижения судьбы и творчества самой  А. И. Цветаевой как своеобразной и во многом уникальной участницы литературного процесса в России на протяжении 8 десятилетий ХХ в.

Нельзя сказать, что данная тема в исследованиях поэтики Марины Цветаевой не возникала: отдельные реакции Анастасии Цветаевой на ранние стихи Марины, безусловно, оговаривались, поскольку вошли в «Воспоминания», однако чаще, еще при жизни мемуаристки они становились  лишь точкой отсчета в некоторых  интервью, устных разговорах, чем прологом к исследовательским штудиям или литературоведческим дискуссиям. Были и причины, по которым отзывы, оценочные суждения А.И. Цветаевой, связанные с творчеством сестры и более активно появлявшиеся в периодической печати с конца 1980-х , не находили специального отражения в научных работах.  В изучениях   биографического характера они, как казалось, мало что добавляли к текстологическим определениям и атрибуциям: как мы знаем, даты и обстоятельства  создания того или иного произведения, изменения, внесенные в окончательный вариант, становились  известны по отметкам и записям самой М.И., ее эпистолярию. Кроме того, интерес к ранней лирике поэта возник намного позже  исследований, посвященных  зрелым и последним произведениям МИЦ, а о них  на момент реализации  замысла  книги воспоминаний А.И. Цветаева, к сожалению, либо просто не могла писать и рассуждать,  либо познакомилась с ними уже после выхода в свет своих «Воспоминаний». 

Несколько прохладное отношение специалистов к мемуарам А.И. Цветаевой как еще и опыту прочтения произведений сестры объясняется тем, что на рубеже 20-21 веков отечественное литературоведение не только по отношению к М.И.Ц. стало ориентироваться на структурный и психоаналитический подходы к художественному тексту. А опоры для таких подходов в кратких комментариях мемуаристки ученые не находили, хотя по некоторым суждениям такая опора вполне видна. Поясню свою мысль на таком примере. В наиболее серьезных работах о «Поэме Воздуха» Марины Цветаевой  (М.Л. Гаспарова, З. Миркиной) нет отсылки к отклику А.И. Цветаевой об этой поэме, хотя данный отклик вобрал в себя и авторский комментарий: «Она (поэма – Е.Т.) показалась мне поразительной, полной каких-то глубоких познаний. Это была самая отвлеченная вещь из всех Марининых стихов. Но Марина сказала о ней слова совершенно конкретные:  - Знаешь, я попыталась описать, что бывает со мной , когда я после черного кофе – засыпаю... (690 с. во 2м издании)  Точно куда-то лечу, - это еще не сон, трудно объяснить словами». Между тем, сама эта характеристика, как и завершение ее – а далее вспоминается отроческое пояснение Марины сновидений о своих полетах над землей –  не только воспринимаются как эпиграф к двум указанным выше работам (эссе Зинаиды Миркиной «Сплошное аэро», Гаспаров  «Поэма Воздуха». Опыт интерпретации), но и  как направление в исследованиях мотива полета и преодоления земного тяготения в иных произведениях Марины Цветаевой, а также , на мой взгляд, и в определении причин активного интереса А.И. Цветаевой к темам сна, состояний человека во сне, смерти как разъединения телесного и духовного начал, совмещенных в земной жизни, даже интереса к теме космоса, проявившегося уже в первой ее прозаической книге «Королевские размышления» (1915 г.) , явно определившего, судя по заглавию и прототипу главного героя (двоюр. Брат Владимира Набокова  –  Михаил Набоков, астроном) содержание утраченного романа «SOS, или Созвездие Скорпиона», а также  в стихотворении «Сюита ночная».

          Подход к оценке произведений М.И. Цветаевой А.И. Цветаевой с одной стороны вроде бы легче  осуществлять по хронологическому принципу –имею в виду даты, периоды творчества старшей сестры. Но это затрудняет, а не помогает в выборе материала: дело в  том, что уже в Воспоминаниях А.И. Цветаева с этим принципом не всегда  считается, от самых ранних она легко переходит к поздним, и в этом как раз заключается стратегия именно ее  читательского, а не исследовательского выбора.  

          Осуществить выборку можно также по видовым и жанровым составляющим (лирика, поэмы, автобиографическая проза, статьи М.И. Цветаевой). Последний принцип позволяет увидеть своеобразные фигуры умолчания: о пьесах М. Цветаевой , даже называя их со слов сестры (о Казанове например),   А. И. как читатель ничего не говорит, здесь нет оценочных суждений совсем. Это умолчание могло быть мотивировано отсутствием увлеченности театром, а может быть, и согласием с некоторыми отрицательными определениями  драматических произведений цикла «Романтика», прозвучавшими в письмах А.С. Эфрон к Пастернаку. И на позднем этапе ее творческой судьбы, а именно в 1980е годы, реагируя на театральные постановки («Анна Каренина» в театре им. Вахтангова например), обращаясь к О.Н. Ефремову с просьбой  рассмотреть пьесу Валерия Исаянца о Жанне Дарк как основу для спектакля, она не делает отсылки к драматургическим опытам своей сестры  и к ее театральному роману. 

          Заметим, что у самой А.И. Цветаевой, как мы знаем, пьес нет, хотя повествовательная и мемуарная проза ее внутренне драматургичны, и даже кинематографичны. В этом отношении фигура умолчания по отношению к произведениям сестры может быть признана и самохарактеристикой.

          Но и названный выше принцип для понимания откликов А.И. Цветаевой на творчество М.И. Цветаевой старшей сестры недостаточен. Дополнения к нему должны быть  связаны с частотностью обращений АИЦ к одному и тому же пр-ю Марины Цветаевой и с его выделенностью, благодаря разным и разновременным текстам, а также с объемом характеристики или комментария к произв-ю. В этом отношении для выявления данных контрапунктов в качестве опорных материалов потребуются алфавитные списки произв-й М.И.Ц, упоминаемых или оговариваемых:

В полном 2хтомном издании «Воспоминаний» (2008)

В полной авторской версии «Амора» (2024)

В издании «Последний луч Серебряного века» (2010)

Прочитанных А.И. Ц. вслух (по аудиозаписям)

Оговоренных при рекомендациях чтицам, актрисам (опорные сведения: в издании «Посл.луч серебряного века»; например пояснения Л.И. Джигуль по тексту «Тоска по Родине»).

Эту работу по всем пяти направлениям я только начала, поэтому не смогу развернуть перед вами системный анализ всех произведений М.И. Цветаевой, являющихся для А.И. Цветаевой как читателя и как творческого человека наиболее важными,  и вряд ли буду максимально точна и объективна в определении неких «контрапунктов».

Прошу воспринимать последующее как отдельные наблюдения и пока промежуточные выводы.

          «Воспоминания дают возможность увидеть, что хорошо представляя самые ранние стихотворения Марины , вошедшие в две ее первые книги «В .А» и «В.ф.» АИЦ  пишет о тех, которые акцентрируют общность сестер,  например «Паром», «Детство: молчание дома большого...», речь идет и о поэме «Чародей» и о текстах, сохранившихся лишь в памяти автора воспоминаний. Но важно обратить при этом внимание на самое общее оценочное суждение:  «В этой книге я привожу часто несовершенные еще юношеские стихи Марины, выражающие то далекое время...». Характеристики текстов при этом предельно лаконичны.  Но к одному из стихотворениям самой ранней поры АИЦ обращается и в позднем , вошедшем в посл. Прижизн изд-е писательницы, очерке «О Марине, сестре моей», Ст.е «Мальчик к губам приложил осторожно свирель...»проступает не столько общность сестер в детстве, сколько предопределение-предчувствие их трагических участей

Словно читая в грядущем, их ель осенила,

Мощная, старая, много видавшая ель,

Плачет свирель...

Девочка , плача, головку на грудь уронила.

 И здесь комментарий уже резко разнится с приведенным общим-оценочным примечанием в «Воспоминаниях»:

«Легко ли поверить, что эти стихи написала девушка, еле перешагнувшая порог отрочества? Такова была Марина. Она все знала – заранее. Ее грусть, в ней зажженная в детстве, чуя все, что потом придет, делала ее в 15-16 лет – тою столетнею елью над теми детьми».

          В этом отношении можно утверждать, что А.И. Цветаевой как читателю своей сестры  не были и в поздние годы свойственны одни и те же оценки и подходы, она не менялась лишь в самом общем определении своего творческого отличия от сестры по линии автобиографической прозы, но даже здесь можно найти разные оценочные суждения.

Из  прозаических произведений – внимание обращено на очерк «Мать и музыка», возражение по тексту этого произведения связано с образами и Леры и матери. Поясняя принцип пересоздания действительности в автобиографических очерках Марины, А.И. Цветаева формулирует его так: «с былью она не считалась». Позднее к оценке этого произведения  она вернется не раз, но поводы, на мой взгляд, будут и иными. Здесь обращу внимание на некоторые хронологические факты , обстоятельства и несколько иные оценки.

А.И. Цветаева познакомилась с этим очерком в Соколе, получив его из рук А.С. Эфрон, также приехавшей туда. И свой ответ И.В. Кудровой в 1977м году писательница начала с того, что ее восхитило – вспомнив, по-видимому, еще и контраст собственных жизненных обстоятельств  и образов, самого языка, в который она окунулась впервые в 1947 году: «Великолепные страницы ее о ее детском восприятии рояля, живейшего из живых существ», анализ верха и низа (клавиатура), грома первых и еле- слышности последних нот. Кто еще когда так писал?»

          Далее следует возражение гиперболизированной строгости матери, и отказ судить за несходство и несовпадение саму сестру, но возражение адресовано критикам-биографам. Принципиальная позиция А.И. Цветаевой как читателя и толкователя художественных образов в автобиографической прозе МИЦ: не выводить на их основе представлений о действительности. Автобиографизм таких пр-й Марины она толкует как условный, психологический, связанный с принципом творческого своеволия и воображения. Тем самым невольно настаивает на том, что мемуарного значения такие произведения не имеют.

          Наиболее значительной публикацией по этому поводу является очерк «Явь и стихи» (1982), в котором уже во 2м абзаце писательница говорит о даре к музыке у старшей сестры и о том, что развитие этого дара было оборвано смертью матери, а могло бы стать утешением (слово выделено) и помогло бы, возможно, много легче прожить жизнь. Читая эти размышления, невозможно не вспомнить не только о том, каким спасением в условиях лагеря стали для АИЦ музыкальные занятия с детьми начальников, но и стих-ия АИЦ, созданном в 1943г, особенно «Разрешающий аккорд (утешение)». В том же очерке оговариваются цикл стихов Ахматовой  и «Повесть о Сонечке» как рожденные опытом воображения, а не реальных встреч. Наиболее же развернутый характер обретает оценка одного ст-я «К тебе имеющему быть рожденным»: последнее, как бы посмертное, хотя написанное еще в молодости ... – самое отвлеченное, самое повелительное, самое нежное – оно летит последней стрелой с лука, мимо всех этих затронутых и оставленных жизней, через крыши всех городов, горы всех стран, - и имя этому стихотворению «Тебе через 100 лет».

          Обратим внимание на повтор слова «отвлеченная» (так о Поэме воздуха, так о стихотворении) - в контексте положительной реакции на произведения оно у АИЦ связывается с ощущением значительного философского содержания, преодоления поэтом границы земного времени в отношении к адресату. Фигуры умолчания по отношению к оценке так называемых интимных стихов  тоже можно рассматривать как читательскую позицию, закрепленную и в переписке с Вл. Ионасом : «Я не хочу ставить точки над Марининым внутренним миром».

          Среди стихотворений, отмеченных в большом черновике письма к Пастернаку (скорее не 1949 г., как помечено в архивном фонде ,Л-224 – а более позднего периода, уже соотнесенного с проживанием в Пихтовке после приезда Н.А. Трухачевой с детьми – Геннадием и Ритой), упоминается и стих-е : А может, лучшая победа...»- из «После России» М. Цветаевой. Именно это ст-е становится главным в контексте не всегда обозначаемого прямо размышления о собственной судьбе. Напоминая о вопросе Пастернака к ней : «А кто же напишет о Вас , о 4м шаре» (сказка «Три воздушных шарика» А.И. Цветаевой считается утраченной, Пастернак ее читал) – А.И. Ц. парирует: «А окто же о Вас скажет, как оно есть и было? Ведь надо ж, чтоб не гений , как Карлайль ,или Рильке, или Марина» ,  - и цитирует :

А может, лучшая победа...

Перстом Себастиана Баха органного не тронуть эха

Так, Лермонтовым, по Кавказу прокрасться,

Не встревожив скал...

 Хотелось бы также обратить внимание на ряд несовпадений с общей рецепцией произведений ,посв. Пушкину. И на некоторые возможные взаимосвязи текстов и событий.

Ставя вопрос об этом творческом соотношении, параллельных обращениях к сходным темам, хотелось бы обратить внимание и на такие содержательные и хронологические моменты.

1 октября 1913 г.  – дата под стихотворением «Встреча с Пушкиным» М.Цветаевой, текст нередко воспринимается как приближенный к сюжету сна. В декабре 1913 года вместе с Волошиным  сестры Цветаевы участвуют в Вечере поэзии и музыки в Феодосии, А.И. Ц. читает там свою сказку «Сон о Пушкине»; текст считается утраченным.

При  этом Стихи из цикла и прозу «Мой Пушкин», «Пушкин и Пугачев» А.И. прочла, по всей видимости, смогла не ранее , чем  через 10 лет после их написания  - в 1947м, встретившись с А.С. Эфрон в Соколе или еще позднее, уже  в конце 50-х нач.60-х годов. Не отреагировав на них напрямую, она тем не менее иллюстрацию  с портретом Пушкина, а также нашла репродукцию картины Наумова «Дуэль Пушкина» (восп. О.А. Трухачевой)

Но: «Что Ваш Пушкин перед Христом?» - такова реакция на слова одного из пушкинистов, заявившего о том, что «Пушкин придавал большое значение» крестному знамению.

Не имея возможности сказать о других своих наблюдениях в рамках отведенного времени, перехожу к выводам.

- А. И. Цветаева в ранней лирике сестры привлекали стих-я 1913го года и более поздние вошедшие в книгу «Версты» : уж в «Воспоминаниях» такие стихи  цитируются полнее и акцент на их значимости в восприятии МИЦ как поэта более очевиден. Среди этих текстов стоит обратить внимание на «Мы быстры и наготове...», « Идешь на меня похожий», «Мне нравится, что вы больны не мной», «Ты, чьи сны еще непробудны», «Любви старинные туманы»... Из поздних стихотворений ею выделены: «Тоска по родине...»«А может, лучшая победа...», поэм: «Поэма Воздуха», «Поэма Горы», «Молодец»; прозы – «Повесть о Сонечке», «Хлыстовки» («Кирилловны»), «Мать и музыка», «Дом у Старого Пимена», «Отец и его  музей» ; из статей – «Искусство при свете совести»;

- изучая оценочные характеристики, важно обратить внимание и на  хронологию  чтения пр-й М.И. Ц, и на соединение при оценивании пр-й разных жанров, на тот контекст, который создает АИЦ своими сцеплениями, а также адресацию – кому именно она об этом пр-ии пишет или говорит и по какому поводу советует их прочитать;

- определяя «фигуры умолчания» в читательской рецепции А.И. Ц., необходимо учитывать мировоззренческие позиции, социально-культурные  и биографические  причины отсутствия прямых реакций как положительного, так и отрицательного свойства (к примеру: знала или не знала А.И. Цветаева о стих-ях «Евреям», «Человека защищать не надо...», если знала, то почему даже на стыке 1989-1990-х годов могла не обозначить свою реакцию на них?)

- фигуры умолчания по произведениям МИЦ у АИЦ не всегда связаны с отсутствием представлений о данных текстах, они являются знаком отказа оценивать произведения, которые ей не близки; к числу таких произведений относятся те, в которых есть больший отрыв от действительности, от яви или от веры.

- исповедальность, эгоцентричность, литературоцентричность, экспрессивность языка   – черты сближающие раннюю поэзию старшей и раннюю прозу младшей; признанные А.И.Ц во 2й половине 20 века   свойствами дебютных произведений начинающего автора или свойствами эпохи Серебряного века – должны стать предметом специального изучения;

- стоит изучить свойственное сестрам Цветаевым влечение к именам собственным и созданию портретных очерков (правда, на различных этапах творческой судьбы), специфику принципиально разного при этом воплощения образа автора в сходных по роду и жанру произведениях;

- одно из направлений в исследовании творчества А.И. Цветаевой – поэтика усвоения (аллюзии, реминисценции, скрытые цитаты) – по линии литературных имен, названий и используемых литературных аналогий должно учитывать опыт чтения этим автором произведений М.И. Цветаевой и целесообразность сопоставительного анализа.

- в оценочных суждениях о творчестве Марины у А.И. Ц. нередко заложена самооценках, а в рассуждениях на их основе – проступает родство ряда творческих мотивов, реализуемых у Марины в стихах, у Анастасии преимущественно в прозе, а также общность некоторых эстетических и философских позиций, еще не ставших предметом развернутых исследований;

Завершая выступление, хотелось бы еще сказать о следующем.

Полемика с отдельными оценочными  суждениями АИЦ о произведениях  сестры возможна только с учетом социо-культурных их мотиваций, знания обстоятельств и адресации, наиболее полного представления о контексте. Всем преследующим лишь цель уничижения, умаления одной творческой индивидуальности за счет другой А.И. Цветаева давно уже ответила метафорическими сопоставлениями : о прозе Марины - «горный, бурный водопад», о своей -  «река,текущая по долинам, зеркальная», о Марине в стихах -   «гений», о себе в стихах  -  «просто талантливый человек, каких много». И   еще почти 50 лет назад она указала  на «удивительное сходство душевного стрея– и глубокое различие характеров и стремлений». При этом, как будто встав на позицию сестры как возможного читателя по отношению своим  «Воспоминаниям», написала: «она бы не оспорила бы в них ни строки, ибо все них – быль», но не подчинилась бы этой были, оттолкнула бы ее, то есть написала бы мемуары иначе. А конечные слова, приведенные Ст. Айдиняном в предисловии к книге «Две сестры» по рукописи А.И. Ц,  звучат так: «Но Марина и я – свои люди – сочтемся».